Оказывается, мне не нужно было беспокоиться.
Джон заметил первым.
— О боги…
Он остановился как вкопанный на середине скользкой, похожей на стекло подъездной дорожки. Я обернулась и увидела, что он смотрит на земляную тропу, которая вела в деревню.
Тогда я её увидела.
Мы все стояли неподвижно и смотрели, как женщина, спотыкаясь, вываливается из белёного каменного домика. Она стискивала своё горло, кашляя какой-то тёмной жидкостью — должно быть, кровью. Прямо на моих глазах она повалилась в грязь, рухнула ниц, никак не попытавшись замедлить падение.
Посмотрев вокруг, я заметила остальных.
Тела лежали на порогах, возле домов.
Я видел тело ребёнка в загоне для коз, где животные тревожно блеяли и дёргали привязь. Я видела седого мужчину недалеко от входа в гасиенду, словно он шёл к хозяину, чтобы попросить о помощи.
Я смотрела на землю и тела, и это тошнотворное ощущение в моём нутре усилилось. То же ощущение, которое я подавляла с тех самых пор, как мы впервые вошли в парк Золотые Ворота в Сан-Франциско.
Я вспомнила слова Йозефа с его бриллиантовым зажимом для волос и осознала, что всё станет только хуже. Намного, намного хуже.
Последние несколько лет я дурачила себя мыслью, что могу как-то предотвратить это или, может, отложить на несколько сотен лет. Но оно здесь.
Смещение наконец-то наступило.