Первое заседание — на святого Мартина; такое множество народу под сводами базилики, что одного старенького епископа пришлось выносить, не успели еще допеть «Veni Creator Spiritus» — старец задохнулся, не выдержав давления толпы. Благороднейшего из собраний, на самом-то деле — четыреста одних епископов, аббатов и приоров монастырей не меньше восьми сотен, а уж прочих клириков и мирян не сосчитать. Никакой церкви, даже самой просторной в Риме, не вместить такого множества. Небольшая тулузская делегация совершено потерялась в сияющем собрании; они-то по дороге мнили себя важными людьми, можно сказать, теми, ради чьих дел и созывается Собор… А тут… даже граф Раймон Старый оказался простым просителем, измученным дорогой. Денег на корабль из Марселя и другие путевые расходы ему дал от лица Папы не кто иной, как легат Пьетро де Беневенто, подумать только, нищий граф, не на что заплатить за гостиницу. Что уж говорить о мелкой сошке вроде его рыцарей или пары консулов, после долгого пути приодевшихся кто во что горазд — но в сравнении с литургическими одеждами священства даже самые толстые золотые цепи, самые алые плащи выглядели что-то незначительно. И сколько врагов, Боже ты мой, сколько врагов… Знакомых лиц безумно мало, а если уж видится среди прочих знакомое лицо — то такое, что лучше бы не было. Гюи Монфор. Представитель Симона, да. Монфор, но не самый страшный. К добру или к худу — всего только его брат, хотя и старший по крови, но на самом деле, по делам — младший, младший, чуть менее опасный.
Епископ Тулузский. Такой же сумасшедший, как и всегда. И так же сторонящийся тулузцев, словно прокаженных. Господи, сколько южных епископов — и почти все против нас, тоскливо думал меньший из прибывших, шаря глазами по лицам. Бывший легат мэтр Тедиз… Каркассонский епископ Гюи, приехавший с севера с Монфором еще шесть лет назад, франк, ни слова не знающий по-провансальски… Арнаут Амори — ну, этого кто теперь разберет, ему самому не так уж нравится Монфор под боком с тех пор, как он заделался архиепископом Нарбоннским. Еще одна надежда — легат Пейре де Беневен; однако этот ни разу до открытия собрания не подошел к провансальцам, не ободрил их словом. Пожалуй, придется признать, что он нас все-таки избегает.