Рыцарь её сердца

— Сибилла, очнитесь. — Гриффин вывел ее из блуждания по закоулкам памяти, так радушно принявшим ее в свои объятия.

Воспоминания казались воздушным облаком ароматного заварного крема с запахом ванили, мгновенно превратившегося от голоса Джулиана в комок простокваши. Внутренняя гармония и умиротворенное согласие из воздушной пены стали комковатой жижей.

— Сибилла, с вами все в порядке? — повторил Джулиан.

— И с какой целью графиня передала вам это? — спросила она, не обращая внимания на последний вопрос. Сейчас Сибилле было наплевать, что ноги почти подкашиваются, отказываясь держать ее на ровном месте. — И зачем вы передали портрет мне?

— У меня есть один ответ сразу на два вопроса. Я хочу показать вам истинную природу женщины, защищая которую вы сами роете себе могилу.

— Я вас не понимаю, — нахмурившись, произнесла Сибилла, стараясь привести в порядок свои воспоминания, теряясь в догадках, чему же теперь верить.

— Леди де Лаэрн искренне любила вашу мать. Они росли вместе, и Сибил считала Амицию родной сестрой, невзирая на то что последняя числилась в штате прислуги.

«Она не была мне сестрой!» — раздался в голове вопль Амиции.

— Бессмыслица какая-то, — поморщилась Сибилла.

— Ну почему же бессмыслица? — спокойно продолжил Джулиан, приближаясь к Сибилле и вглядываясь в портрет. Она инстинктивно, до боли, стиснула пальцы, и Гриффин указал на потемневший край резной рамки. — Видите, здесь сажа? Мать леди де Лаэрн была настоящей женщиной, спасшей Амицию от нищеты и сиротства в сточной канаве. Когда предательство Амиции раскрылось, де Лаэрн-старшая бросила ее портрет в огонь, и только Сибил, отказываясь верить в мерзкую измену, выхватила его из пламени обратно. Хотя, по мне, действия ее матери были вполне обоснованны.

«…Она не была мне сестрой!

— …Маман, а что означает мое имя?

— Сибилла? Так ласково называют Сибил, конечно…»

— Но… — Сибилла замолчала. Сейчас у нее не было сил распутать эту ужасную головоломку, особенно перед лицом Джулиана Гриффина. Глубоко вздохнув, она с трудом раскрыла одеревенелый рот и, посмотрев снизу вверх на представительного лорда, в глазах которого светились понимание и участие, произнесла: — Благодарю вас, лорд Гриффин.

— Благодарите меня? — удивленно вскинул брови Джулиан.

— Безмерно благодарю! — многозначительно повторила Сибилла. Прижав портрет к груди, она на шаг отступила от Гриффина. — А теперь должна попросить у вас прощения, я слишком устала за день. Спокойной ночи!

— Подождите, Сибилла, — удержал ее за локоть Джулиан.

Она выдернула руку, коротко вскрикнув так, словно в ней взыграл первобытный инстинкт напуганного животного; казалось, этот звук потряс ее собственные уши. Гриффина отбросило в сторону к каменной стене, освещенной пламенем, и его башмаки на мгновение застыли в воздухе.

— Не прикасайтесь ко мне! — тихо прошипела Сибилла ледяным тоном.

Но и после этой проделки Джулиан взглянул на нее безо всякого потрясения, страха или ненависти, в его глазах читалось лишь встревоженное беспокойство.

— Вы не одиноки, Сибилла, — ответил он спокойным тоном. — Я здесь, я на вашей стороне, и вы можете рассказать мне все.

Без лишних слов она выскочила в открытую дверь, и ее легкие шаги дробно застучали вниз по лестнице, отдаваясь эхом, кружащим по длинной спирали, снова и снова, вторя голосу, звучащему у нее в голове: «Глупая девчонка! Глупая, глупая, глупая, девчонка! Что ты натворила?»

Глава 13

Было новолуние, и небо, покрытое толстым слоем облаков и поднимающимся дымом от множества лагерных костров, не пропускало скудного звездного света даже в тех местах, где облака ненадолго расступались. Сибилла быстро скользила сквозь темноту между палатками и красными тлеющими углями, морща нос от запахов дыма, лошадей и немытых мужских тел. Иногда ей приходилось останавливаться и прятаться, ныряя между кусками промасленной ткани, когда радом появлялись солдаты, которые переговаривались грубыми голосами. Тогда она зажмуривала от страха глаза и отчаянно сдерживала дыхание в ожидании, когда они пройдут мимо, и молилась про себя, чтобы всевышние силы помогли ей сдержать рвущиеся из груди рыдания, чтобы ее не заметили и не поймали.

«Если тебя поймают, я не знаю, что с тобой сделают, но это будет ужасно…»

Сибилла была не просто напугана, ее трясло от ужаса…

Тем не менее она считала себя такой же патриоткой, как и ее отец. Такой же, как и друг ее матери де Монфор. Невзирая на то что отец в жизни не произнес ни слова о семьях Одихема и Кенилворта. Она не имела ни малейшего представления о причинах такого молчания. Ведь, казалось, и лорд де Монфор, и ее отец желали для Англии одного. Объединения. Законности. Мира.