Лорд Маккейб, кряхтя, поудобней расположился в кресле и провел скрюченными пальцами по струнам. Вырвавшийся звук был весьма далек от сладких гармоний «псалтырного строя Давидова», на который заботливо настраивал арфу юный Томас. Распахнув гнилозубую пасть, старик задрал голову к потолку и заорал:
Томас в ужасе вылупил глаза. Лорд Джеймс поперхнулся вином. Лицо Александра еще больше налилось дурной кровью, а Эдвард с трудом сдерживал смех. Далее граф Ратлин поведал о горькой судьбе матросов, о том, как неплохо живут пилигримы, направляющиеся в Святую Землю, и о том, что не мешало бы ночью перерезать им глотку, а затем выпить и забыться сном.
Пока нечестивый старик драл струны арфы, Томас совсем побелел и сам начал дрожать, словно перетянутая струна. Как бы ни был граф Ратлин увлечен лихой песней, он это заметил. Внезапно оборвав мотив, старик широко ухмыльнулся.
— Что, парень, трясешься, будто я девку твою лапаю? Ты же хотел сразиться со мной? Вот и сразились. Менестрельский турнир, хехе, совсем как у твоего почтенной памяти папаши. Ну, благородные господа, кто из нас выходит в победители?
Томас выглядел так, словно готов вогнать кулак в глумливо щерящуюся пасть, но предостерегающий взгляд короля удержал юношу на месте.
— Вы оба выступили достойно, — заявил Роберт, пряча улыбку, — хотя должен признать, что твоя песня, лорд Маккейб, была довольно необычной.
— Во времена моей молодости эту песню знали все честные моряки. Но сейчас такое время, когда забывают старые песни и старые… истины.
Сказав это, старик зачем-то покосился в дальний угол, куда не достигал свет камина и факелов. Роберт напряг глаза. На секунду ему показалось, что во мраке мелькнула полупрозрачная тень. Пахнуло холодом, и раздался неразборчивый шепот — как будто звуки доносились из-за тысячи миль и тысячи лет. Старые истины… Старые боги, не любящие, когда на их землях строят христианские часовни… По спине короля пробежали мурашки, но уже через миг видение исчезло. Остальные ничего не заметили.
— Камин прогорает, — сказал граф Ратлин. — И старику пора на покой.
Хозяин начал тяжело выбираться из-за стола. Королевские братья переглянулись. За стенами замка бушевал шторм. Порывы ветра заставляли дрожать пламя в очаге и раздували факелы у слуг в руках.
— Не стоит выходить на берег в такую ночь, — пробормотал старик. — Говорят, в штормовую погоду мертвецы, упокоившиеся на морском дне, просыпаются и ищут возмездия. Слуги укажут вам комнаты. А ты, благородный сэр Роберт, ступай со мной. Я сам провожу тебя в опочивальню, достойную твоего королевского величества.
В голосе хозяина явственно звучала насмешка, но Роберта это не задело. Странно. Отчего-то ему понравился владетель Гнезда — старый пират, дух которого не сломило ни одиночество, ни холод, ни горечь. Если ему, Роберту Брюсу, законному королю Шотландии, суждено дожить до преклонных лет, он хотел бы быть таким.
Граф Ратлин шел впереди, одной рукой подобрав волочившийся за ним плащ, другой удерживая факел. Следом трусил волкодав Убийца. Выходя из зала, Роберт оглянулся и увидел, как Том Лермонт подхватил со стола забытую стариком арфу и прижал к груди. Да, мальчишке бы не в рыцари, а в придворные барды. И шкура будет целее…
Так думал король, пока шагал за хозяином по сумрачным коридорам и поднимался по лестницам с узкими и крутыми ступенями. Они направлялись на верхний этаж башни, и Роберт привычно запоминал повороты и считал шаги. В отличие от брата Александра, он не подозревал в каждом встречном врага, и каждое здание не казалось ему тюрьмой или ловушкой, однако осторожность не помешает. Двадцать три шага налево, поворот, лестница с одиннадцатью ступеньками — и, остановившись перед низкой деревянной дверцей, старик загремел связкой ключей.
Когда дверь открылась, в лицо Роберту ударил ветер. Сквозняк почти задул факел в руке лорда Маккейба. Окно в комнате было распахнуто, и за ним бушевала грозовая тьма. Большую часть помещения занимало широкое ложе, накрытое одеялом из волчьих шкур. Еще Роберт успел разглядеть окованный медью ларь в углу, поставец и простое распятие на стене над кроватью. В свинцовый переплет окна были вставлены драгоценные разноцветные стекла — и Роберт снова удивился тому сочетанию роскоши и нищеты, которое явил ему островной замок.