Читаем Рыцарь Фуртунэ и оруженосец Додицою полностью

«Коркодел повернул фары, куда я показывал, глядим — в самом деле стоит кто-то под деревом. Я открываю дверцу и кричу: «Вы не знаете, любезный, где здесь диспансер?» А он молчит и лица не видно, но вроде на старика не похож. Я говорю Коркоделу: «Подъезжай-ка поближе, может, он из-за дождя не расслышал». Но только мы подъехали, этот тип — прыг на дорогу, замер и глядит в нашу сторону, тут я его рассмотрел получше, лица, правда, было не различить, но, по всему, человек не старый и вроде в спецовке. Постоял, постоял — и наутек. Руки к бокам прижал, пригнулся, чуть носом землю не пашет. Я ему вслед: «Стой, стой, ты чего это?» Коркодел жмет на педаль — и мы за ним. Прямо как в кино». Дашу перевел дух, его прошиб пот, хотя было не жарко, было отнюдь не жарко в их интернатском жилье. Налил себе вина, приподнял стакан, как бы чокаясь, отпил половину и со стаканом в руках продолжил: «Тот мечется из стороны в сторону, ищет, где бы скрыться. Я говорю Коркоделу: «Тут дело нечисто, смотри, Коркодел, не упусти его». Ну, он в фарах-то его держит, а вот наддать как следует не может, чтобы в канаву не сверзиться. А типу только того и надо, ему бы поворот под горку найти — и с концами. Дождь — прямо всемирный потоп, а мы гоним этого типа вдоль по улице, и ему невезуха — ни проулочка на пути, и через забор почему-то не лезет, то ли, думает, долго, то ли кишка тонка. Так мы и ехали, пока нам навстречу не вышли трое с фонарями: двое в милицейской форме, один в штатском. Милиционеры этого типа взяли, а в штатском — к нам. Как ты думаешь, кто?» Вопрос был явно риторический, но Антония, чтобы доставить мужу удовольствие, пожала плечами: «Откуда я знаю, кто это мог быть по такой-то погоде?» Дашу шлепнул ладонью по столу: «Товарищ Палиброда, вот кто, собственной персоной приехал в Лайну по делу, так оно и вышло, что мы встретились, в самый дождь». Тонию-Антонию передернуло, не от неожиданности, а от того, что у Дашу снова начинался «приступ», наверное, его уже лихорадило, когда он ввел в комнату Палиброду. «В который раз влипаю в деликатную историю. Впрочем, я даже не знаю, что потом стало с тем типом».

Палиброда откинулся назад, было ясно видно, как он устал. «У нас трудности, так всегда, когда делаешь то, что раньше не делалось. Подле Дайны встанет город, новый, важный центр, но кроме того, там сейчас самая лучшая стройбригада проводит научный, я бы сказал, эксперимент с использованием нового стройматериала. И тип, о котором мы говорим, как раз из этой бригады. Он перестал выходить на работу, и я поначалу думал, что речь идет только о нарушении дисциплины, о легкомысленном отношении к делу. Такое еще случается у неустойчивых элементов». Палиброда говорил красиво, ему нравились слова, в которых помимо точного смысла таилась некая сила — он владел ею, а те, кто слушал, безотчетно и слепо ей поддавались. «Может, мы так и остались бы при этом мнении, если бы он не совершил побег».

Дашу обернулся к Антонии: «Слыхала, он, оказывается, беглый». Глаза у него блестели, а тон был как у человека, который, сделав подлость, находит ей, наконец, запоздалое оправдание. Снова, снова он разошелся, думала Антония, снова это его подспудное, неистребимое. «Побег, так это называется, а фактически он просто открыл дверь и вышел на цыпочках под дождь, даже не оглянувшись. В такую погоду выйти на улицу — это надо быть либо сумасшедшим, либо с нечистой совестью», — продолжал Палиброда, словно упиваясь простотой, с какой доказывалась виновность молодого человека, а речь шла, как оказалось, именно о молодом человеке. Задумался на несколько секунд. «Гм, ему, видите ли, нравилось своевольничать. Уходить не спросясь. По такому дождю ему бы удалось скрыться фактически без следа. Был такой шанс. Да, пожалуй, один-единственный шанс и был». Глядя, как Палиброда потирает ладони, Антония вдруг поняла, что ей хочется, страшно хочется хорошего конца для их истории, хотя конец был ей ясен. Тут Дашу вскочил, шагнул к окну, с силой бухнул кулаками о подоконник. «И ведь ушел бы, не вели я Коркоделу не спускать с него фар!» И, обернувшись, настойчиво повторил: «Ушел бы, товарищ Палиброда, был ведь у него шанс, а?» Палиброда подтвердил устало, как-то чересчур устало: «Был, был, до той самой минуты, как вы его фарами подцепили».

Палиброда, вероятно, не отказался бы переночевать у них, он так обессилел, что ему было не до приличий (комната одна и кровать одна, и Антония в блузе с пышными рукавами, стянутыми красным крученым шнуром, сидит тут же, и слова от нее не добьешься). Но все же он встал и поблагодарил их, уже в дверях, говоря, что ему надо идти, он на дежурстве, есть еще дела, а Дашу громогласно изумился: «После акции в Лайне вы еще и на дежурство? Вам надо отдохнуть, такую опасную личность обезвредили, дали бы себе роздых!»

И в ту же секунду Тония-Антония протиснулась в дверь мимо Палиброды, зябко прижимая руки к груди, и пропала в темноте коридора.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия