Рыцарь и Буржуа

М. Мид считает возможным выделить среди изучавшихся культур три типа: сотрудничающие, соперничающие и индивидуалистические. Примером первых служит южноафриканское племя батонга или индейское племя зуни; примером вторых — индейцы племени куиакутль; наконец, к индивидуалистическим культурам М. Мид относит, в частности, культуру эскимосов, у которых нет политической организации, позволяющей предпринимать какие-либо коллективные начинания. Что касается причин этих культурных различий, то в рассматриваемой книге, судя по послесловию, М. Мид приводит больше отрицательных, чем положительных результатов. Оказывается, нет связи между преобладанием принципа сотрудничества или соперничества, с одной стороны, и способом добывания средств к жизни (охотой, земледелием или скотоводством) — с другой. Не играет здесь роли, бедна или зажиточна данная группа, а также какой технологией она располагает.

Исключив влияние этих и других факторов, М. Мид находит некоторые детерминанты в социальной структуре племени. В «культурах сотрудничества» мы имеем дело с замкнутыми группами, в рамках которых (например, у индейцев зуни) позиция человека определена и гарантирует ему безопасность. Положение человека не зависит здесь от его инициативы и личных притязаний. В других культурах индивид не чувствует себя в безопасности, пока не убедится в своем несомненном превосходстве. (Заметим, что там, где положение человека определяется происхождением, его инициатива и личные притязания не должны были бы играть большой роли: ведь этой привилегии никто не может его лишить. Однако в рыцарском этосе дело обстоит иначе.) У маори соперничеству препятствует отсутствие экономической стратификации и сознания того, что можно улучшить свое положение благодаря успеху в хозяйственной деятельности. Но это не единственные факторы, которые должны приниматься в расчет.

М. Мид отдает себе отчет в том, что для решения поставленных здесь вопросов необходимо уточнить используемые понятия. Соперничество не обязательно носит конфликтный характер; сотрудничество не обязательно предполагает солидарность. Межгрупповое соперничество может сочетаться с сотрудничеством в рамках собственной группы. Соперничество, понимаемое как соревнование, следует отличать от соперничества, понимаемого как конкуренция. В первом случае главное — достижение цели, а отношение к соперникам — вопрос второстепенный. Во втором случае, напротив, главное — победить соперников, а достижение цели соперничества менее важно. Подобное различение проводится также между сотрудничеством-кооперацией и сотрудничеством-взаимопомощью. В первом случае упор делается на цели, которой желают достичь совместными усилиями; во втором — на межчеловеческих отношениях. Под индивидуалистическим поведением М. Мид предлагает понимать «... поведение, при помощи которого индивид стремится к поставленной цели, не принимая во внимание других», — с той оговоркой, что эта формулировка не содержит в себе ничего осуждающего и не имеет в виду проявление беспощадности к другим или их эксплуатацию[132].

Что могут дать выводы М. Мид для характеристики рыцарской культуры средневековья? Я думаю, рыцарский этос правомерно (принимая только что упомянутую оговорку) определить как индивидуалистический, с тем дополнительным негативным оттенком, который имеет для нас предпочтение соображений собственного престижа общему интересу, заботы о сохранении собственного лица — заботе о судьбе боевых соратников. Так, Ахилл из-за личной обиды мог подвергнуть войско ахеян угрозе разгрома, Роланд не попросил помощи, не желая выглядеть трусом, что кончилось гибелью его отряда, а король Арагона Педро II отказался от выгодной военной позиции, чтобы противник не подумал, будто он боится, в результате чего все войско Педро II погибло.

Как видим, М. Мид ставит преобладание принципа соперничества или сотрудничества в зависимость от ощущения безопасности, причем последнее она принимает как нечто первичное, не требующее дальнейших разъяснений. С тем же успехом можно было бы принять за первичное склонность к соперничеству. Мандевиль утверждал, что стоит только где-нибудь собраться мужчинам сытым и утолившим любовную страсть, как между ними немедленно начинаются споры из-за первенства. Я полагаю, что склонность к определению в межчеловеческих отношениях некоего «порядка клевания» может считаться столь же первичной, как и стремление к безопасности, и что рыцарский этос нельзя психологически объяснить при помощи одного лишь последнего фактора. Храбрость, столь ценимая в рыцарском этосе, служила, разумеется, защите собственного существования, но также и защите чести, причем смерть рассматривалась как меньшее зло, чем унижение.