Рыцарь и его принцесса

Мужчины, сгрудившись поодаль, следили, как он, коротко прошептав что-то, ударил в яблоню.

Удивляться пуще прежнего не было возможности. Потому наблюдали, будто так и надо, как с яблоней повторилось уже виденное колдовство, и на землю серебристыми осколками посыпалась хрусткая кора. А внутри неё, словно в колыбели, спала юная девушка.

Утомлённое девичье лицо казалось хрустальным, так было бледно, что почти прозрачно; тонкие брови заломлены во сне. Ну ровно сидхе, нездешняя вовсе, только и изъянов что отрезанные волосы да бледный рубец на щеке.

Словно ребёнка, мужчина поднял её на руки, вынося к свету.

И никто не проронил ни слова тогда, так он смотрел на неё, таким взглядом, что ни у кого во всю жизнь не сыскалось бы слов, чтоб описать его, этот взгляд. Они просто оказались свидетелями волшебства.

И никто не пытался остановить его, околдованные этим волшебством, и каждый испытывал своё, зависимо от натуры: этот был очарован чудом, тот онемел от суеверного страха, а иной и не помыслил вмешаться — так спокойно уходил незнакомец. Вероятно, он и забыл про них, если вовсе помнил. Он смотрел лишь на свою спящую возлюбленную и не видел никого, кроме неё, и никто не имел права её потревожить.

Это потом уже кто-то осторожный завёл речь о колдовстве, что не д`олжно оставлять без внимания. Но сама земля их, земля древних курганов, болот, где плясали зелёные огоньки, дремотных заводей, говорящих рощ, где на пергаменте коры угадывались лики и письмена — сама земля эта взрастила их, влила свою кровь и дух, особое отношение к чуду, как к случаю редкому, но действительному, не вовсе недоброму. Магия никогда не была для них однозначным злом… она просто была, дышала рядом, мельчая, редчая, но не забываясь вовсе. И ожившая на глазах сказка была чудом, но не злом, и мужчина и девушка были захвачены магией, но не были злом, не тем, что подлежит уничтожению. Они верили, знали, что подобное могло произойти с каждым, и как иначе? Ведь земля их такова. И другой им не нужно.

А спустя недолгое время довелось встретиться вновь. Коротко назвавшийся Джерардом мужчина долго толковал о чём-то с молодым вождём, а после исчез вновь.

Чтобы объявиться неподалёку от того самого места, где освободился от чар, в самой глуби светлой рощи, где отыскал замшелые развалины какой-то старой-престарой постройки. К тому времени он ничем уже не походил на выходца с того света, оказавшись вполне себе крепким парнягой, лишь в бесшумной походке — охотника? да чёрт его знает — нет-нет да и промелькивала лёгкая хромота. Не иначе старая рана давала о себе знать. И жить он собирался вовсе не на развалинах, хоть уж невесть чем так глянулось ему это место, но Джерард расчистил его, а к исходу осени выстроил взамен времянки основательный и светлый дом.

Советам он не отказывал, да и, по всему видать, вырос не на земле, однако чего другого — сметливости, а особенно упорства, парню было не занимать.

Девушка носила имя Ангэрэт и также облеклась в плоть и кровь: водилась с подружками, диковинно, но славно плясала на гулянках, колокольчиками звучал её тихий смех. И мастерицей оказалась не из последних, да к тому же и знахаркой. Первое время молодки, к которым она прибегала порой за советами по стряпне или хозяйству, посмеивались в ладонь: мол, свезло же парню с невестой, что таких простых вещей не знает! не иначе сам и кашеварит, и прочую бабскую работу за нею переделывает. Так ли или нет, Джерард не жаловался и вообще на слова был скуп, как не всякий иной на деньги. А Ангэрэт на надсмешки не обижалась, с вопросами приходила всё реже, а вскоре уж и к ней самой стали бегать во времянку, краснея, здоровались с неулыбчивым парнем, что кивал в ответ, не оставляя работы — точно вовсе не знал роздыху, как заколдованный. И приходили, и спрашивали, чем кашель унять, а чтоб ребёнок спал тихо, снов дурных не видел? А что за вышивка такая славная? И что за приправа была в похлёбке? И улыбалась, и отвечала, славная такая девушка, хоть и с простым ко всем обращением, да сама, видать, не из простых.

И, нечего сказать, жили мирно, сами по себе, ни во что не мешаясь. И все знали, что никто другой им двоим не нужен, что меж ними всё давно уж дело решённое. Иные пытались, конечно, встрять, и парни к красавице-знахарке клинья подбивали, и девицы на Джерарда глазками посверкивали, не без того. Да только ясно, что попусту всё. Тем, кто видел, как Джерард нёс на руках спящую Ангэрэт, — всё было ясно. Зряшные уловки, когда и колдовство не совладало.

А по рыжей осени Джерард ввёл в новый дом уж молодую жену. Прежде того не обручались, а так — чин по чину. Ох и красивая была свадьба! Хоть кое-кто и приметил, что жених не тотчас вошёл под церковные своды, помедлил, решаясь. И как сжались на его ладони бледные пальцы невесты — тоже увидели.

Но ничем дурным обряд не ознаменовался, вступили в храм нарядною толпою; и невеста улыбалась по-прежнему радостно, точно и не случилось промедления. Святое место приняло их, а, раз так, в них и вправду не было зла.

2