Рыцарь и его принцесса

Дейрдре же, хоть и мало повидала жизни, с пробудившимся женским чутьём угадывала суть творимого лицедейства. Осознание истины печалило и уязвляло влюблённую девушку, но с присущим ей великодушием Дейрдре оправдывала любимого, изыскивала для соперницы несуществующие достоинства и, напротив, всячески принижала себя, объясняя этим выбор Грегори. Сколько зла ей причинили, добра же к себе она почти не знала, но была так светла, что не видела, как чёрен лорд. Любовь же и подавно озаряет тех, на кого изливается, а Дейрдре полюбила, со всею чистотой и силой первого чувства.

Её ли вина, что избранник не достоин был ни единого биения сердца алмазной красоты?

Между тем, уже все в округе прознали о предстоящей свадьбе. Приготовления шли скорым ходом, подстёгиваемые с двух сторон засидевшейся в девицах невестой и сребролюбивой маменькой. Пуще прежнего захворавший отец невесты с бесстрастностью почти покойника наблюдал за суматохой, ни во что не ввязываясь и препоручив все хлопоты будущей родственнице. Матушка Грегори и его скорая супруга, сойдясь ближе, остались довольны друг другом — хитрая старуха умела угодить и без зазрения совести разливала патоку лести, неумная же невеста казалась ей вполне безобидна и не представляла угрозы единоличной власти.

Один жених всё более мрачнел с приближением назначенной даты. Будущая супруга, лучащаяся самодовольством, её кокетство, прижмуренные глаза, безвкусная роскошь убранства — всё это более, чем прежде, внушало ему отвращение, которое он с каждодневным трудом скрывал. И это — его жена, и эта пытка продлится не день, и он, менявший прекрасных женщин, как в танце, войдёт в храм с этой?

Угадывая по нахмуренному лбу сыновние сомненья, ушлая маменька побаивалась, как бы Дейрдре одним своим существованием не нарушила тщательно возводимые планы, опасалась сумасбродства Грегори, с которого сталось бы сбежать накануне свадьбы с красавицей кузиной. Невеста глупа, но, увы, не настолько, чтобы стерпеть подобное оскорбление.

Однако страхи матушки являлись напрасно. Вот подошёл назначенный срок, вот совершился обряд — да так споро и гладко, как и не чаялось. Настал черёд даров и здравниц, да хмельной гульбы. И тогда не приключилось ничего, могущего пусть и не разрушить уже заключённый брак, но повлечь ненужные неприятности. Однако всё произошло благопристойно, насколько бывает благопристойно на богатых свадьбах с изобильной выпивкой и шумными гостями.

Уже заглядывала в окна ночь во вдовьем уборе, когда совершенно успокоенная матушка отправилась почивать. Редкие гости, кого не сразил ещё мертвецкий сон, провожали молодых супругов нестройными выкриками. С напускной стыдливостью жена опускала горящие предвкушением глаза; муж с кривой усмешкою отругивался на непристойности. Подпитые зубоскалы довели их до дверей опочивальни, пошумели и разошлись.

Молодая супруга обратила к лорду раскрасневшееся лицо, заворковала с придыханьем:

— Вот мы, наконец, и одни, муж мой!

Грегори снял с плеч цепкие ладони жены, отступая в тень, куда не достигал свет предупредительно расставленных свечей — не показать отвращения, отразившегося на лице.

— Ложитесь спать, леди. Я вернусь… позже.

И, не слушая недоумённых возгласов, перешедших в возмущённый визг, скорым шагом вышел из спальни и запер супругу снаружи.

Не тотчас и понял, куда он шёл и зачем. И очнулся, только когда ноги сами привели к заветной каморке. Из-за дверцы струился едва видимый свет. С невесть откуда взявшейся робостью лорд тихо стукнул о косяк и, склонившись в низком проёме, шагнул в девичью обитель.

Дейрдре не спала и вовсе не ложилась в ту ночь на ветхий тюфяк, что служил ей постелью. Она сидела под забранным частой решёткой оконцем, перед нею истекал воском свечной огарок. Склонив голову, девушка неотрывно смотрела на трепещущий огонёк; коса, которую она взялась переплетать перед сном, свесилась, перекинутая через плечо, пряди вольно развились золотым потоком до самого пола.

Тоска и пробудившееся сердечное чувство овеяли образ Дейрдре невыразимым очарованием, и мужчина благоговейно замер, онемев, с грохочущим в груди сердцем, словно бы увидел тихого ангела, на голубиных крыльях снизошедшего в мир людской. Грегори произнёс её имя, не зная, земную ли зовёт женщину или небесное создание, голосом отчаянным и слабеющим, как если бы эфемерно-прекрасное наваждение поразило его, точно смертельная рана.

Заслышав тихий вздох, девушка встрепенулась, и покров мечтаний и дум слетел с её чела. Она слышала отзвуки гульбы и эхо здравниц, помнила, как утомлённый замок затих, и всё это время сидела без движения, только слёзы капелью нависали на ресницах, высыхали и являлись вновь. Дейрдре не понимала, отчего Грегори пришёл к ней, теперь, когда должен быть с молодой своей супругой; мысли путались, и она не вполне сознавала истинность происходящего с нею. Уж не колдовское ли наваждение явилось коварным ответом на исступленье её просьб?