Рыцарь и ведьма

Ага! Значит, он все-таки жив! То есть иначе и быть не могло. Не всерьез же они думали, что случайная заварушка на шоссе, пусть даже и со взрывами, остановит того, кто убивает драконов чуть ли не голыми руками! О, сейчас тяжелые двери распахнутся, и это честнóе сборище узнает, что чума была только прелюдией к стихийному бедствию по имени Джуд Леннокс! С затаенным торжеством она следила за побледневшими лицами своих мучителей: да, они тоже поняли, что это им, а не ей, сейчас придется ответить за свои заблуждения. Упоительный момент.

Дверь приотворилась, впустив целый ворох света, в средоточии которого возник темный силуэт. София сразу признала обтекаемые контуры эвелина, близнеца похищенных у нее доспехов, и радостно вскинула руку. Она бы и окликнула Джуда, но что-то в поведении прихожан ее смутило. Ей казалось, люди должны бы живее реагировать на неотвратимое возмездие.

Эвелин приблизился. Это был не Джуд. Это был один из местных, облаченный в ее собственные доспехи, которых она лишилась, пока была в беспамятстве. Неужели ее касался этот смуглый от грязи мужлан с обветренным большеротым лицом? Неужели ее раздевал вот этот?

– Доспехи и впрямь дивные, – доложил новопришедший. – Стреляешь по ним в упор, и гляньте, святой отец: ни царапины!

– Эх, Илок, – отвечал священник, – ты такой же беспутный, как твой отец. За пальбу во дворе сего дома Господня налагаю на тебя епитимью. До Дня Всех Святых будешь стоять во время богослужений перед дверями церкви. И во весь этот срок соблюдай строжайший пост. Не ропщи, но исполняй это с радостью. Ступай.

Однако беспутный во втором поколении Илок не сдвинулся с места. Глаза его страшно выпучились, будто пост для него был хуже смерти. Лицо стало приобретать такой же цвет, какой бывает у молодого кларета – с фиолетовым отливом. Толстогубый рот то открывался, то закрывался, а руками несчастный схватился за горло. Все это очень походило на то, как если бы он сам себя душил, разве что удушение не прекращалось даже тогда, когда он отнимал руки.

На задних рядах всхлипнули и стали пробираться, запинаясь о чужие ноги, к упавшему телу. Несколько мужчин удержали причитающую женщину. Люди высыпали в проход между рядами скамей.

– Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas… – взвыл монах.

Творилось непонятное, и страх с новой силой скрутил девушке внутренности. Впрочем, разум ее оставался отчаянно ясен: как только человек в доспехах испустит последний вздох, ее участь будет скреплена. По толпе уже прокатывались вспышки истерики, сопровождаемые возгласом «Стрига, стрига!». Это они про нее. Какое-то диалектное словечко, которым тут называют ведьм.

София бросилась к умирающему, перехватила беспорядочно молотившую руку и, завладев контрольной панелью на левом наруче, вывела на ней знак, заученный по настоянию Джуда.

Ее грубо оттолкнули – несомненно, чтобы обезопасить если не тело Илока, то хотя бы его дух, готовящийся к встрече с Создателем. Но она успела сделать, что собиралась.

Щелкнули застежки, доспехи вскрылись по швам, и через несколько мгновений сдавленная грудь с хрипом втянула воздух, а взор, уже не принадлежавший этому месту, дрогнул и налился живым ужасом. Вся человеческая конструкция, похожая в этот момент на больное насекомое, перевалилась через край раскрытого панциря и зашлась в жутком кашле: со слезами, отхаркиванием мокроты и густой течью из носа.

Илок остался жив.

– Восславим же Господа святого, Господа крепкого за то, что отвел от раба своего Илока бесовское наклинание, попрал ведьмовское посягновение!

«Вот те раз! – подумала София, торопливо отползая к колонне, что прикрывала ей спину. – Надеюсь, хоть от кого-то не ускользнуло, что это я не дала умереть незнакомцу. Ну хоть ты-то видел?»

Последний вопрос она мысленно адресовала мраморному младенцу на руках Богоматери. Это уже третья жизнь, которую София спасла. Против двух загубленных по ее вине. В масштабах вселенной она снова была положительной силой. Главное, чтобы перечень смертей на ее счету не пополнился ее собственной.

– Никогда прежде я не встречал колдовства столь злостного, что даже стены храма ему не помеха. Теперь вы все видите? Эту черную душу может очистить лишь пламя! Сегодня наша общая вера спасла Илока. Но скольких нам не удалось спасти от этой шлюхи дьявола? Скольких еще она погубит, если мы ее не остановим?

От слов монаха девушке стало жарко и душно, но трясло ее, как на морозе. Она перестала различать отдельные лица, а чувствовала лишь заразное единодушие, передающееся в толпе через шепот, трепет ноздрей, значительные взгляды и даже просто молчание.