Рыцарь и ведьма

Что ж, теперь нетрудно предсказать, о чем будет письмо. И все же я пройду до конца страстной путь, проложенный в завитках ее почерка.

Джуд! – писала как будто и не она. Соблюдена в общем виде ее бойкая круглая манера, но недоразвиты, скрадены эти ее щедрые хвосты и всякие петли, принадлежащие некоторым буквам и далеко заходящие на соседние строки. И все же, пожалуй, это ее рука, ее – увереннее, знакомее по мере движения к концу: похоже на орнамент, относящийся к какой-то пропавшей культуре, верной идее круга и связи всего со всем.

Прежде всего, знай, что я тебе бесконечно благодарна. Мы не так часто говорили друг другу по-настоящему искренние вещи. Все больше перешучивались, как будто ирония могла смягчить беззаконие наших встреч. А всего, что следовало бы сказать, в письме уже не передашь. Поэтому повторяю главное: я благодарна тебе. Ты появился, когда больше всего был мне нужен. А в другой жизни мы даже могли бы сделать друг друга счастливыми.

Но, знаешь, я рада, что все решено за нас – самим нам бы не хватило духу остановиться. Это такое облегчение – больше не терзаться нашей тайной, иметь возможность быть женой если и не верной, то честной.

Мы с Аленом уедем на какое-то время. Побудем в нашем домике в Атлеции, попробуем во всем разобраться. Как и подобает семье. Смешно, но понадобилось предательство с моей стороны, чтобы Ален снова увидел во мне женщину. Нет, ты, конечно, прав: ничего смешного. Пожалуйста, не пытайся разыскать меня или как-либо связаться. Мне далеко до тебя с твоими рыцарскими обетами, но ведь и я тоже дала однажды клятву – у алтаря. Вот и уважь ее наконец, даже если я сама прежде соблюдала ее не слишком последовательно.

Ты чудесный мужчина, и я надеюсь, что ты тоже сможешь разобраться в себе. Буду рада следить за твоими новыми подвигами. И конечно, желаю тебе найти настоящую любовь.

Твоя Джуд

Что же ты наделала, скворчонок? Я медленно складываю прямоугольник бумаги, который еще хранит тепло твоих ладоней, твой отраженный запах. В нем чудятся и табак, растертый в горсти, и сломанная плитка шоколада, и полынная горечь полей, приносимая на закате августовским ветерком, на котором я частенько простывал в детстве.

Провожу пальцами по тисненому следу, оставленному на бумаге шариковой ручкой. Какие-то непривычные мышцы лица искривляют нижнюю губу. Ты подписалась «Твоя Джуд», сократив свое имя так, чтобы наши имена стали неразличимы. Что ты имела в виду? Какое-то духовное единство, в котором мы слиты друг с другом по сей день и ты по-прежнему – моя? Я что, должен черпать в этом утешение? Увы, моя метафизическая подготовка крайне слаба. Нет, я всегда считал тебя родственной душой, но все же, боюсь, я слишком дорожил и другой, более досягаемой близостью. Может быть, любовь моя, это и не было любовью, но это было чертовски настоящим чувством.

Я и сам не заметил, что сижу на ступенях. До моей квартиры еще два этажа.

По крайней мере, судя по тону письма, Ален Лурия не совершил над женой хладнокровной расправы, на которую, как она полагала, он вполне способен. Наверное, это должно меня успокаивать. С другой стороны, о, если бы она была в опасности, я бы, не медля ни секунды, бросился ее спасать. Я ведь рыцарь. Рыцари спасают принцесс от драконов. Но, похоже, в этот раз принцесса сама предпочла дракона рыцарю. В сказках про такое не услышишь.

Поворачиваю ключ в замке, запираю за собой дверь. Остаюсь наедине со знакомым запахом жилища. Скидываю куртку в прихожей и направляюсь в ванную, по пути продолжая разоблачаться. Забираюсь в ванну и почти до упора открываю оба крана.