Рыцарь Испании

Король бросил на него короткий взгляд и приказал вынести статую. Принести Богоматерь из Аточи к постели сына – это было наибольшее, что он мог сделать. Если она останется непреклонна, то к чему процессии бичующихся, истязающих себя на улицах Мадрида и Толедо, молебщики и литании в каждой испанской церкви? Когда священники вынесли статую, король подошел к кровати и встал рядом с нею.

Карлос моргнул полуослепшими глазами и разомкнул опухшие губы.

– Молится ли обо мне королева? – спросил он чужим глухим голосом.

– Королева пребывает коленопреклоненной в своей молельне, – ответил король, – а Хуана босой совершила паломничество к святыне Богоматери-Утешительницы.

Он пристально смотрел на сына, держа берет у груди, и его глаза были поблекшими и жестокими, а брови нахмурены, как если бы он обдумывал какую-то ужасную мысль.

– Когда я женюсь на своей кузине Анне? – задыхаясь, спросил Карлос.

– Разве сейчас время помышлять о женитьбе? – ответил дон Фелипе.

Его глаза блеснули, когда взгляд скользнул по Хуану, такому молодому и красивому, почтительно, несмотря на утомление, стоявшему по другую сторону кровати. Затем король с тягостным осознанием перевел взгляд на уродливое, наполовину парализованное и больное создание, лежащее под златотканым одеялом.

Лишь на мгновение так тщательно оберегаемое им незыблемое спокойствие изменило ему.

– О, Господи! Мой сын! – пробормотал он, настолько тихо, что никто не слышал его слов, кроме самого увечного Карлоса, который ответил на них безумным смехом.

– Ваш сын и будущий король Испании!

И он беспомощно забил руками и неразборчиво забормотал, уже в бреду.

Дон Фелипе отступил от кровати и шепотом обменялся несколькими фразами с докторами. Затем он мрачно сделал знак дону Хуану следовать за ним и вышел из комнаты.

Хотя молодой человек и ожидал упрека за то, что упустил Карлоса из вида, он был рад покинуть покои больного и размять ноги, застывшие от коленопреклонения, и руки, уставшие от перебора четок.

Он прошел вслед за доном Фелипе в маленькую круглую комнату, где солнечный свет лился сквозь приоткрытые зеленые ставни на белый мраморный пол.

Король сел. Хуан остался стоять. Его платье было в беспорядке, волосы растрепаны, лицо серое от долгого бдения, но все это не могло скрыть ни его юности, пышущей здоровьем, ни его красоты.

Он стоял и ждал, когда этот человек, самый могущественным человек в мире, отец которого был и его отцом, обратится к нему.

Он не любил дона Фелипе и не боялся его, но он был благодарен ему за то, что тот возвысил его, и надеялся в дальнейшем возвыситься с его помощью еще более.

Упрека, который он опасался услышать, не прозвучало. Дон Фелипе не стал говорить о своем пораженном несчастьем сыне.

– Ты не устал от Алькалы? – спросил он бесцветным, лишенным эмоций голосом.

– Нет, Ваше Величество, – правдиво ответил Хуан.

– Я слышал, что ты искушен в военном деле, но не уделяешь должного внимания остальным занятиям. Вскоре тебе предстоит прибыть ко двору.

– Кабинету я предпочитаю ристалище, – ответил молодой человек. – И боюсь, что я недостаточно способен для ученых занятий.

Дон Фелипе провел бледной рукой по столь же бледному лицу.

– Твой отец желал, – сказал он, – чтобы ты вступил в ряды служителей церкви. И я желаю того же. Я добьюсь для тебя кардинальского сана.

Странное чувство страха сжало сердце Хуана, когда он встретился взглядом с холодными глазами короля.

– Я недостоин, – быстро ответил он. – Я боюсь, что римский пурпур будет душить меня.

– О, – сказал дон Фелипе, скупо улыбнувшись. – Твое честолюбие жаждет иного, Хуан?

Хуан поднял голову, молодой и полный жизни.

– Разве возможно, Ваше Величество, чтобы сын вашего отца был лишен честолюбия?

Улыбка короля обернулась коротким неприятным смешком.

– К чему стремится твое честолюбие? – требовательно вопросил он.

Хуан сжал губы и ничего не ответил.

– Разве я не был снисходительным королем и любящим братом? – добавил дон Фелипе.

– Были, Ваше Величество.

– Тогда будь со мною откровеннее. Ну же, к чему ты стремишься?

Сердце Хуана забилось сильнее. «Быть инфантом Кастилии – быть королем». Эти слова были на его губах, но он не произнес их.

Король пристально смотрел на него.

– Я стремлюсь служить Вашему Величеству, – сказал Хуан.

Этот официальный комплимент как будто пришелся королю по душе.

– Ты можешь служить мне в Риме, – ответил он. – Ты мог бы служить мне, пользуясь благосклонным вниманием Его Святейшества.

Он перекрестился.

Хуан подумал о донье Ане и о мире, который, сверкая, лежал перед ним.

– Я бы с большим успехом послужил Вашему Величеству против морисков, – сказал он.

– Ты слышал о восстании? – спросил король.

– Да. Ваше Величество могли бы послать меня на его подавление.

– Дитя, – сухо ответил дон Фелипе, – это восстание – не малый огонек, который могла бы затоптать ножка мальчика.

Хуан вспыхнул от помятых брыжей до самых волос.

– Если бы Ваше Величество испытали меня, – сказал он без особой надежды.

Дон Фелипе не ответил. Он сидел, сложив руки на груди и задумчиво сжав пальцами одной из них подбородок.