Рыцарь Испании

– Расскажи мне о Карлосе, – сказал он. – Как случилось, что он пострадал?

Хуан подумал, что этот вопрос следовало бы адресовать скорее их наставнику или герцогу Альбе. В конце концов, сам он не нес ответственности за капризного и болезненного принца.

– Он собирался музицировать под окном дочери привратника, Ваше Величество, но ступени лестницы, ведущей в парк, полуразрушены, и было темно, так что он упал.

– И этому было дозволено случиться?

– Мы полагали, что эта привязанность может помочь ему стать добрее. Он не особенно добр, – ответил Хуан с опасной откровенностью.

Глаза короля сверкнули.

– Я говорю о ступенях, – сказал он. – Как случилось, что они были небезопасны?

Хуан уже был готов ответить: «Они достаточно безопасны для того, кто не хром», но деликатность заставила его сдержаться.

Король поднялся и твердым шагом направился к двери.

Хуан вспомнил горячечный бред принца и, движимый добротой, произнес:

– Сеньор, принц очень желает вступить в брак со своей кузиной Анной, эрцгерцогиней. Если бы Ваше Величество видели, как он лелеет эту надежду, вы бы исполнились сочувствия к нему. Я думаю, что, если бы заключение этого брака было ускорено, это весьма способствовало бы умиротворению его души и укреплению здоровья его тела.

Дон Фелипе мрачно смотрел в пол.

– Карлос женится, когда мне будет угодно, – сказал он. – Я думаю женить его на его тете Хуане.

– О! – вскричал Хуан с юной прямотой. – Она старше его на десять лет и всегда носит черное платье. Какое отношение она может иметь к женитьбе? Разве она не вдова? Разве ее кудри не острижены и не помещены под алтарь босых монахинь?

– Она также вступит в брак, когда мне будет угодно, – ответил король.

– Сеньор, он любит Анну Австрийскую, свою кузину.

– Почему? – вопросил дон Фелипе.

– Ему очень нравится ее миниатюрный портрет, который привез ему посол императора.

– Я ее не видел, – резко сказал король. – И что же, она так прекрасна?

– Прекрасна и печальна, Ваше Величество.

– Больше, чем королева? – ревниво спросил Его Величество.

– Не настолько красива, – искренне сказал Хуан, – но на портрете она очень мила.

– У шотландской королевы приданое лучше, – ответил дон Фелипе. – Так вы не собираетесь становиться священником, дон Хуан?

– Сеньор, я не смог бы. Но я молюсь, чтобы вы отыскали мне иное применение.

– О, – мягко ответил король, – я найду тебе применение. Когда прибудешь ко двору, я отыщу его тебе.

Он покинул комнату, и Хуан, не получив никакого знака оставить его, последовал за ним.

Король вернулся в спальню больного, которая теперь была пропитана столь тяжелым запахом разложения, что Хуан остановился на пороге.

Вскоре стал очевиден и источник запаха – на богатом ложе рядом с потерявшим сознание инфантом лежало высохшее и разрушающееся тело монаха, завернутое в полуистлевшее одеяние.

– Это брат Диего, Ваше Величество, – с гордостью пояснил стоявший рядом монах-францисканец.

– Он был святым? – спросил король.

– Нет, сеньор, но он был полон святости, когда умер, и, если бы он смог исцелить принца, Его Святейшество канонизировал бы его.

Хуан перекрестился, глядя на останки. Древний череп лежал совсем рядом с искаженным лицом Карлоса.

У него слегка кружилась голова, он чувствовал себя больным и измученным, совсем как когда-то в монастыре Юсте, когда три дня и три ночи простоял, принимая участие в церемонии погребения человека, который, хотя Хуан тогда еще не знал этого, был его отцом, – великого императора Карла.

Дон Фелипе, не обращая внимания на докторов и священников, подошел к кровати и наклонился над сыном, который лежал оцепеневший, с остановившимся взором, едва дыша, и темная кровь непрестанно сочилась из его раны, впитываясь в повязку.

Тонкими пальцами король взял деревянный футляр с миниатюрой, лежавший на узкой груди принца, и нажал на пружину.

Крышечка отскочила, явив его взору прекрасный образец фламандской живописи. Картина размерами была не более грецкого ореха, но с удивительной отчетливостью воспроизводила тонкие черты печального лица эрцгерцогини Анны.

Словно чувствуя, что на его сокровище покусились, несчастный Карлос застонал и открыл глаза.

Когда он увидел, что его отец рассматривает портрет прекрасной австрийки, он испустил горестный вопль и попытался привести в движение свои парализованные члены.

– Ты не заберешь и ее тоже! – пробормотал он. – Она моя!

Дон Фелипе спокойно закрыл футляр и уронил его на грудь сына.

– Если твой брат был святым, принц должен скоро поправиться, – сказал он францисканцу.

Затем король прижал к носу надушенный платок, поскольку запах уже становился невыносимым, и покинул спальню, чтобы помолиться за Карлоса в молельне кардинала Хименеса.

Хуан, которого король более не удерживал, поспешил в свою собственную комнату, где, все еще во власти ужаса от атмосферы мрачности и смерти, царящей внизу, настежь распахнул ставни изящных арочных окон.

Солнце едва миновало зенит, его золотое сияние заливало сад.