Рыцарь Христа

Тут страшный испуг охватил меня. Я вспомнил, что Адельгейдой зовут сестру императора, с которой была связана некрасивая сплетня. В ужасе я вдруг решил, что с перепугу вместо императрицы выпалил имя сестры Генриха и тем самым оскорбил его и ее.

Но нет, слава Богу, никто не закричал, не разгневался, не выхватил оружие. Генрих усмехнулся и сказал:

— Какой оригинальный тост! Ну, выпьем же, раз рыцарь настаивает на том, чтобы мы были здоровы.

Не перепутал! От сердца у меня отлегло. Ну да, действительно, и сестру императора и его новую жену звали одинаково, и из-за этого совпадения я только что чуть было не тронулся умом.

Меня заставили осушить чашу до дня. Я мигом запьянел пуще прежнего, расхрабрился и сказал, что не могу есть свой улов в одиночестве и прошу отведать моих рыб всех сидящих рядом, хотя бы по маленькому кусочку.

— Ты права, он очаровательный ребенок и действительно похож на Конрада, — прошептал Генрих Адельгейде. Я услышал его слова и щеки у меня загорелись. Он говорил это женщине, которая была со мною одних лет. Да, конечно, она уже успела побывать замужем, в то время, как у меня еще не росла борода. Но мне не хотелось лишаться того единственного, что равняло нас — одинакового возраста. К тому же, подумал я, про меня уже нельзя говорить: «ребенок», ведь я уже успел утратить девственность.

Тут я повернул голову налево и увидел направленный на меня взгляд сидящего рядом человека. Это был тот самый Гильдерик фон Шварцмоор, который позволил себе хихикать во время совершения таинства бракосочетания. Теперь он смотрел на меня с хитрой улыбкой, будто читал мои мысли и вот-вот собирался сказать: «Мальчик, ты можешь сколько угодно твердить о том, что, якобы, утратил девственность, но у тебя на роже написано, что твои приключения с Катариной в Зегенгейме так ничем и не кончились. И в Регенсбурге у тебя ничего не вышло с той красоткой, которую у тебя в последний момент отбил подвыпивший сын маркграфа Клостеринга. Так что, нечего тут хорохориться, птенчик».

Я снова посмотрел на Гильдерика, он по-прежнему изучал меня взглядом, нагло усмехаясь. Невольно правая рука моя потрогала рукоять меча.

Пир тем временем продолжался, и обо мне забыли, поскольку начались забавы шутов.

— Отчего вы так смотрите на меня? — спросил я Гильдерика.

— Вы мне нравитесь, — ответил он. — Пью за ваше здоровье, юноша.

— Что значит «нравлюсь?» — возмутился я. — Извольте объясниться. Я не потерплю насмешек!

— Цып-цып-цып! — засмеялся Шварцмоор. — Успокойтесь, я не желаю обижать вас. Я искренне любуюсь вашей непосредственностью. Редко встретишь человека, у которого настолько все на лице написано. Особенно при дворе. Нельзя так, милый, надо скрывать свои чувства.

Я покраснел и смутился.

— Что вы имеете в виду?

— Думаете, не видно, как вы пожираете взглядом молоденькую императричку?

Услыхав такие слова, я почувствовал себя так, будто внезапно оказался голым. Я был уверен, что все слышали сказанное Гильдериком, но в испуге оглянувшись по сторонам, успокоился — внимание всех занимало баловство, которое трое шутов затеяли с медведем. Они дразнили его, запрыгивали ему на загривок и ловко умудрялись не попасть ему в когти.

— Она и в самом деле не дурна, — склонившись к моему уху, пробормотал Шварцмоор. — Не переживайте, пройдет немного времени, и вам представится возможность полакомиться ею.

Меня словно кипятком ошпарило. Я вскочил, схватился за меч и выпалил в лицо мерзавцу:

— Я убью вас, сударь! Защищайтесь немедленно!

В тот же миг раздались крики, многие из присутствующих вскочили на ноги, но вовсе не из-за вспыхнувшей ссоры между мною и Гильдериком, а из-за того, что разъяренный медведь подмял-таки под себя одного из скоморохов.

— Смотрите! Смотрите! — вскричал Гильдерик, хватая меня за руки. — Он сейчас разорвет его.

Мне не было дела до суматохи, возникшей вокруг опасных игр с разбушевавшимся зверем.

— Да сядьте вы, болван! — сказал мне Гильдерик. — Что это вы так взбрыкнули? Неужто вы и впрямь собираетесь драться со мной?

— Непременно, — отвечал я, стараясь взять себя в руки и понимая, что здесь и сейчас и впрямь не место и не время затевать драку. Страшный рев огласил залу — несколько разгоряченных вином и зрелищем гостей свадьбы набросились на медведя и принялись рубить его мечами. Шут, виновный в собственной оплошности, оказался почти невредим, хотя одежда на нем была разорвана, плечо, грудь и шея исцарапаны так, что кровь хлестала, но он, как ни в чем не бывало, принялся кувыркаться, гримасничать, схватил со стола пустой кубок и наполнил его кровью, бьющей из ран поверженного хищника.

— Вы подлец! — сказал я Шварцмоору. — Сказанное вами может быть искуплено только в честном поединке, и я объявляю вам, что намерен драться с вами сразу же, как только кончится свадебный пир, дабы не омрачать веселья.

— Ах, как жаль, — усмехнулся наглец. — Вы и впрямь успели понравиться мне своей непосредственностью. Я думал, мы подружимся. Ужасно не хочется убивать вас. Откажитесь от своих слов и выпьем мировую. А? Давайте дружить, Зегенгейм. Вот моя рука.