Рыцарь Христа

Честно говоря, к самому первому лучу рассвета мы не успели прибыть на песчаный пустырь, расположенный неподалеку от церкви Святого Альбана, почти в самом центре города. Еще честнее будет признаться, что и не ко второму, и не к третьему, а к четвертому или даже к пятому лучу пришли мы туда и встали посреди пустыря в ожидании противника. Со мною были Иоганн, Адальберт и верный Аттила. Вскоре появились еще трое — Эрих Люксембургский, Дигмар из Бремена и Маттиас фон Альтена. После веселой ночи вид у всех был достаточно бледный, чтобы изображать из себя сообщество влюбленных юношей, собравшихся почитать друг другу чувствительные стишки. Лишь у моего оруженосца по обыкновению цвели щеки, глазки сверкали живым хитроватым блеском, а толстое и скользкое приспособление внутри рта без конца то и дело порывалось произвести какую-нибудь короткую поучительную историю из жизни Вадьоношхаза или же какую-нибудь несусветную глупость.

Мое ночное опьянение постепенно испарялось, и покуда не началось похмелье я был способен оценить по достоинству прелесть окружающего меня мира. Утро вставало превосходнейшее, ночные облака таяли на западе, чистая блаженная лазурь заливала весь небесный купол, легкий Борей струил в лицо прохладу, птицы щебетали в окрестных садах на все лады, — и менее всего хотелось думать о смертоубийстве.

Однако уж и солнце встало, как ему и положено, с востока, совсем рассвело, а в воздухе даже не чувствовалось приближения моего врага. Все мы давно уже озадаченно переглядывались между собой, а Аттила раз пять успел предложить плюнуть на все и идти домой да лечь на боковую. Я чувствовал себя неловко, будто по моей вине Гильдерик до сих пор не соизволил появиться; потупив взор, я уныло разглядывал свой щит, кожа на котором в некоторых местах потрескалась, краска облупилась. А ведь я помнил, как лет пять тому назад отец велел сделать для меня этот щит.

Да, Христофор, пять лет минуло с того дня, как отец вручил мне настоящий меч и вот этот щит, и начал учить меня искусству владения оружием и умению защищаться. И если другими талантами Бог не наградил меня при рождении, то тут я оказался хорошим учеником. Оставалось только испробовать на деле те знания, которые передал мне отец, а Гильдерик все не появлялся и не появлялся.

— В Вадьоношхазе лет этак тридцать тому назад был такой же случай, — заговорило устройство во рту у Аттилы. — Двое влюбились в одну девку и порешили встретиться утром на берегу реки и биться до тех пор, пока один другого не убьет насмерть. И вот, один из них, Шандор, пришел и ждет — поджидает. Того все нет и нет, нет и нет. Полдня его прождал, а тот тем временем уговорил девку уехать с ним на другой берег и поселился с ней у славян. Очень он боялся Шандора, который раз в десять был крепче и свирепей, непременно убил бы. Бедный Шандор с горя напился и вечером поплыл на тот берег, да на середине Дуная и утоп. С тех пор обидчик его уже пятерых детей настругал, но как пойдет на рыбалку, то непременно поймает рыбу, которая ему голосом Шандора скажет: «Берегись, час расплаты близок». Вот так-то. А все потому, что зря он ждал его.

— Говорящий петух, говорящие рыбы, — проворчал я. — Хорошо бы ты, Аттила, был не такой говорящий, как они. И к чему ты рассказал эту глупую байку?

— К тому, сударь, что глупость этот ваш поединок. Пойдемте домой.

— Домой к Гильдерику, вот что, — сказал Иоганн, и все тотчас его поддержали. Аттила принялся было врать, будто не знает, где живет Шварцмоор, но ведь он уже успел проболтаться, что лично знаком с его оруженосцем, и мы заставили его вести нас. Гильдерик жил в хорошем доме около самой церкви; слуга, открывший нам дверь, хмуро проворчал, что хозяин его крепко спит после отменной попойки, и плохо будет тому, кто его побеспокоит. На это мы возмущенно обругали слугу, вломились в дом, едва не круша на ходу мебель, и, поднявшись на второй этаж, где находилась спальня, беззастенчиво ворвались и туда. Оскорбление, нанесенное нам неявкой Гильдерика на поединок, давало нам полное право вести себя нагло.

Гильдерик спал голый на широкой кровати, раскинув во все стороны руки и ноги, и громко храпел, а под боком у него, свернувшись калачиком, спала довольно некрасивая черноволосая ведьмочка, которую Гильдерик, по всей вероятности, подцепил ночью, пробираясь через Юденорт . Мне пришлось несколько раз ударить его по волосатой груди плоскостью меча, прежде чем он приподнялся, выпучивая глаза и вращая ими, как колесами. Наконец, когда в лице его появился намек на некую осмысленность, я громко произнес:

— Гильдерик фон Шварцмоор! Объявляю вам, что вы не только клеветник и мерзавец, вы еще к тому же и подлый трус.

Моя короткая, но громкая речь разбудила ведьмочку, она вскочила и испуганной голой кошкой уставилась на нас, словно готовая вцепиться нам в глаза когтями. Гильдерик с минуту размышлял, затем его будто пронзило.