Рыцарь короля

Однако есть план и получше. Один из людей Ле-Тоннелье в родстве со слугой Ришарде, который уже подкуплен и рьяно сообщает любые сведения, какие удается узнать. Ле-Тоннелье немедленно с ним свяжется. Он попытается также выследить господ Шато и Локингэма, которых английский милорд упомянул как своих спутников, и лично доложит обо всем маркизу сегодня же вечером, попозже. Господин де Лальер может всецело положиться на его усердие и расторопность. Монсеньор де Воль платит щедро и аккуратно.

Уверенный, что сделал все возможное на данный момент, Блез направился вдоль берега к площади Трех Королей. Он надеялся, что к этому времени маркиз уже закончил ужин и сумеет обсудить с ним события сегодняшнего вечера. Однако, войдя в гостиницу, он узнал, что монсеньор ещё сидит за столом в садовой беседке со своим знаменитым гостем.

В большом волнении Блез прошел через дом в темный сад. Поскольку уже давно минуло восемь часов, он утешался тем, что застолье не должно затянуться особенно надолго.

Гостиничный сад во всех направлениях пересекали дорожки, кое-где их перекрывали решетчатые арки, увитые виноградными лозами, и получалось нечто вроде зеленого лабиринта, в котором постояльцы могли прогуливаться или беседовать без посторонних глаз.

Разбросанные тут и там беседки, где стояли столы и дерновые скамейки, предлагали укромное место для бесед или трапез на свежем воздухе в хорошую погоду. Идя на звук голосов, Блез свернул к одной из них и остановился у входа.

Лампа, подвешенная к решетчатому своду, бросала мягкий свет на людей, сидевших у стола; поблескивали серебряные приборы и кувшины, которые маркиз брал с собой в поездку и использовал, когда случалось принимать важных гостей.

Де Сюрси, как хозяин, занимал место во главе стола, по правую руку от него сидел Эразм, по левую — коренастый, грузный человек, очевидно, каноник из собора.

К удивлению Блеза, четвертым в компании оказался Пьер де ла Барр, выглядевший весьма подавленным, как будто сносил тяжкую кару. Несомненно, маркиз, обуянный жаждой просвещения молодежи, силой заставил Пьера воспользоваться счастливой возможностью, которую столь бездумно отклонил Блез из-за приглашения к миледи Руссель.

Поверхность стола перед молодым стрелком украшали геометрические фигуры из хлебных крошек. Он сидел, твердо подпирая подбородок кулаком, чтобы не клевать носом, остекленевшие глаза не выражали ничего, кроме угрюмого долготерпения, и лишь при виде Блеза они немного оживились.

Разговор шел на латыни — международном языке той эпохи, и он был настолько серьезен, что никто, кроме Пьера, не заметил появления Блеза, пока последний не сделал шаг вперед. Только тогда де Сюрси, подняв на Блеза глаза, коротко представил его канонику Картелье, пригласил сесть рядом с Пьером и возобновил беседу:

— Dicebas, Erasme eruditissime?

— О Господи! — шепнул Пьер Блезу, едва шевеля губами. — Ну и натерпелся же я! Неужели это никогда не кончится?

— Полагаю, что вы говорите на латыни, господин де ла Барр, — заметил маркиз, разумеется, на латыни. — Прошу вас, здесь — ничего, кроме латыни.

Пьеру удалось скрыть стон, притворно закашлявшись.

— Итак, вы говорили, ученейший Эразм?.. — повторил маркиз.

Очевидно, беседа имела какое-то отношение к Карлу Пятому, германскому императору и испанскому королю; этого государя сравнивали с Франциском, королем Франции. На минуту Блезу удалось сосредоточиться на разговоре, собрав все свои скудные познания в латыни; но его мысли тут же унеслись далеко — к недавней сцене в доме Ришарде. Он рассеянно снял шляпу и стал ерошить волосы рукой.

Теперь, когда шило вылезло из мешка, сэр Джон Руссель, разумеется, не задержится в Женеве. Покинул ли он уже дом синдика? Успеет ли Ле-Тоннелье вовремя расставить наблюдателей? Если Руссель исчезнет, то снова напасть на его след будет непросто. Ги де Лальер сумеет украдкой пробраться с ним во Францию по одной из многочисленных дорог и дорожек, ведущих через границу.

Блез с ума сходил от нетерпения. Маркиза необходимо предупредить о создавшемся положении. Блез тщетно пытался поймать его взгляд, потом раз или два кашлянул, но де Сюрси не смотрел по сторонам. Сидя как на иголках, Блез с трудом удерживался от проклятий по адресу знаменитого Эразма и мысленно посылал его ко всем чертям.

— Et quare Caesarem Francisco regi praeferas, magister illustrissime? — говорил между тем маркиз.

Блезу вколотили в голову за время пажеской службы при дворе де Сюрси некоторые познания в латыни, достаточные для того, чтобы сейчас, хоть и с муками, поспевать за общим ходом дискуссии. Но понимание его напоминало слабый огонек, мерцающий в мозгу, — большей частью тусклый, хотя по временам вспыхивающий чуть ярче.

— Вы спрашиваете меня, почему я предпочитаю императора королю Франциску? — переспросил Эразм. — Нелегкий вопрос для бедного писателя! — Он развел руки в знак бессилия. — Что может знать книжный червь об императорах и королях?