Читаем Рыцарь короля полностью

В его речи, как и во всем облике, чувствовался армейский дух, а беззаботный, задорный тон ещё более укрепил посла в его догадке насчет профессии молодого человека. Удальцы такого рода легко вступали в разговоры и были отличными источниками сведений.

Бадоэр поднялся.

- К вашим услугам, мсье. Мы с другом возвращаемся в замок. Тут недалеко. Можем пойти вместе, если не возражаете. - Он взглянул на шпоры собеседника. - А что случилось с вашей лошадью?

- На последней почтовой станции, мсье, не было сменных лошадей и не ожидалось ещё несколько часов. Вот я и решил размять ноги. После пяти дней в седле, знаете, чувствуешь себя каким-то одеревенелым. И пешая прогулка от Море показалась мне заманчивой.

Быстро подсчитав в уме, венецианец сделал вывод, что хороший наездник, пользуясь почтовыми лошадьми, как раз за пять дней покроет расстояние от Лиона; и это также указывало на армию.

- Вы приехали с юга, мсье?

- Да, из Роана-на-Луаре.

Это не смутило Бадоэра, поскольку Роан находился в пятнадцати лигах к северу от Лиона, где сейчас сосредоточивались войска для вторжения в Ломбардию. Мысли венецианца не отрывались от сумки.

Он решил действовать напрямик и произнес галантным, полувопросительным тоном:

- Я Зуан Бадоэр, доктор и кавалер, Оратор Светлейшей Венецианской Синьории.

Юноша сорвал с себя шляпу.

- Ваш слуга, мсье. Меня зовут Блез де Лальер, я солдат роты господина де Баярда, но ныне нахожусь в распоряжении маркиза де Воля.

По улыбке на губах посла нельзя было угадать, что это сообщение имело для него большой интерес, он переглянулся с Марином и понял, что на того оно тоже произвело впечатление. Ему, конечно, было известно о миссии, с которой маркиз отправился в кантоны.

Если Дени де Сюрси с половины пути послал одного из своих телохранителей через всю Францию со срочным посланием, значит, речь шла о каком-то неотложном деле. А поскольку он ехал через Бурбонне, то сообщение, вероятно, касается дел в этой провинции и должно иметь отношение к коннетаблю Бурбону. Наверное, ожидаемый мятеж близится. Если так, то Венеции, с беспокойством следящей за ходом событий, совершенно необходимо знать об этом.

Бадоэр просто истекал сердечностью:

- Монсеньор де Воль - один из моих старинных друзей. Мы с господином де Марином только что говорили о нем и сожалели, что его нет при дворе. Надеюсь, он в добром здравии и ничего неблагоприятного не произошло...

От венецианца не ускользнуло, что де Лальер, уже собравшись ответить, вдруг изменил свое намерение, и это легкое колебание подстегнуло любопытство Бадоэра.

- Все хорошо, мсье. Когда я его оставил, поездка была удачной во всех отношениях.

- Счастлив слышать это. Я боялся, что ваша столь спешная миссия означает несчастный случай или какое-то неприятное происшествие. Вижу, Бадоэр кинул на сумку голодный взгляд, - вижу, что вы привезли какую-то новость...

- Да, депешу его величеству. Думаю, монсеньор пожелал уверить короля в том, что по-прежнему здоров и превыше всего желает оставаться покорным слугой его милости.

Посол почувствовал досаду, однако проглотил пилюлю с улыбкой. Он уже давно понял, что чувствительным и обидчивым людям на его службе делать нечего. Молодой человек разочаровал его. Судя по виду, можно было ожидать от него большей откровенности.

- Я уверен, - заметил Бадоэр, - что королю будет приятно это узнать. Он вознаградит вас за столь дальнюю и быструю поездку с таким галантным поручением.

И подмигнул Блезу, чем вызвал ответную улыбку.

- Однако, господин Осмотрительный, можете ли вы хотя бы сказать мне одну вещь? - продолжал Бадоэр, забрасывая свою наживку с другой стороны. Верны ли сообщения, что дворяне Бурбонне отказались от своей приверженности коннетаблю и объявили себя верноподданными короля? Здесь вовсю говорят, что волнения в тех краях теперь прекратились, а господин де Бурбон заявил о полной покорности его величеству. Он даже присоединился к армии у Лиона. Был бы рад услышать от вас, как обстоят дела.

Старый дипломат произнес эту речь, чудовищно противоречащую фактам, с таким прямодушным выражением лица, с таким самоуверенным видом, что на сей раз рыбка клюнула.

- Клянусь честью, сударь, - воскликнул Блез, - все как раз наоборот! Просто удивительно, откуда могут взяться такие дурацкие россказни. Все эти графства готовы вот-вот выступить на стороне герцога с оружием в руках. Покорность? Как бы не так! Если король в это верит, то, думаю, письмо маркиза...

Внимательные, округлившиеся глаза Никколо Марина, и вполовину не столь безмятежные, как у посла, насторожили Блеза, и он оборвал себя на полуслове. Глупец! Разболтался, ещё и расхвастался, как же, он-то знает, он такой проницательный!..

- Ну-ну, - мягко нажал на него Бадоэр, - вы говорили...

- Что король, без сомнения, хорошо информирован, - пытался выпутаться Блез, - и что письмо маркиза де Воля может касаться этих дел, а может и не касаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное