Рыцарь-крестоносец

Теперь только совсем у немногих рыцарей оставались лошади. Но все же человеческих потерь в их войске было намного меньше, чем в рядах иноверцев: стрелы сельджуков не смогли причинить рыцарям большого вреда. Жаркое солнце и отсутствие воды в христианской армии – вот кто стали лучшими союзниками турок. Крестоносцы все еще продолжали уповать на чудодейственную силу Святого Креста, но они уже не могли более оказывать сопротивление.

Язычники заметили, что наступил самый подходящий момент для решающей атаки. В последний раз заиграли кимвалы и затрещали барабаны. Саладин бросил на войско христиан самые свежие свои силы, направив их прямо в центр армии крестоносцев.

Филипп был одним из немногих рыцарей, способных оказать сопротивление врагу, и он направил своего коня во фланг головного отряда турок, уже глубоко вклинившегося в ряды христиан.

– Один последний рывок, – бормотал он про себя. – Королевство уничтожено, отец мой убит, Джосселин мертв, все пропало. Убивать или быть убитым.

Свежий конь легко нес его вперед. Филипп налетел на турецкого воина, тот не удержался в седле и упал на землю. Филипп перескочил через его тело и врезался прямо в центр турецкого отряда. В человеке, утруждающем себя долгими тренировками и держащем себя в форме, всегда найдется скрытый запас силы и энергии, именно это и спасало Филиппа.

Сквозь щелочки прорезей его шлема мелькали темные, смуглые лица, тюрбаны, оскал белоснежных зубов, раздувающиеся ноздри испуганных коней.

Под его натиском не устояло уже четыре сельджука, и Филипп направил коня в центр, где находился Святой Крест.

На мгновение в толпе сражающихся людей он узнал Ги Лузиньянского, размахивающего мечом, но тут и король был выбит из седла одним из нападающих и рухнул под копыта коней. «Это конец», – решил про себя Филипп и полетел вперед, в почти безумном порыве, охваченный неукротимой жаждой мести, крови, смерти. Прямо на него, с высоко поднятой саблей, надвигался богато одетый сельджук. Филипп уклонился в сторону, и уже сам изо всех сил ударил мечом по подставленному круглому щиту.

Он быстро развернулся, но в это время его коня начали толкать два других сарацинских воина, плотно зажав с обеих сторон. Филипп, прикрываясь спереди щитом, наносил удары направо и налево, и ему даже удалось ударом в лицо свалить с коня турка справа.

Неожиданно он почувствовал резкую боль в ноге и нагнулся, чтобы посмотреть, что случилось. В это время арабская лошадка рванула в сторону, и Филипп слетел на землю. Падая, он отбросил щит, откатился от лошади и почти сразу же вскочил на ноги.

– Окружен, франк, окружен! – услышал он, как по-арабски – на языке, который он знал почти в совершенстве, – завопили сарацины.

Но Филипп не внимал голосу рассудка. Почувствовав себя снова на ногах, он бросился вперед, на врагов. Но как только он ступил на раненую ногу, боль дала о себе знать, и юноша едва не упал. «Ранен, – стучало у него в мозгу, – я ранен. Это конец». Но и сейчас Филипп отказывался смириться. В последний раз поднял он свой меч для битвы. Стоявший прямо перед ним турок испуганно отскочил назад, но Филипп не удержался на ногах и, промахнувшись, опрокинулся наземь.

Тяжелая нога наступила на его запястье, и меч вывалился из разжавшихся пальцев. Филипп застонал. Подтянув к груди одно колено, юноша попытался поднять голову. Но теперь шлем казался ему таким тяжелым, что он не мог оторвать голову от земли. Тогда Филипп растянулся на земле во весь рост и больше не двигался.

«Все кончено», – снова подумал он. Странно, но близость смерти не испугала его. Несмотря на плачевность положения, в котором оказался Филипп, он даже почувствовал некоторое удовлетворение от того, что может, наконец, дать отдохнуть уставшим членам. Конечно, они не оставят его в живых, снова думал он, и снова эта мысль не привела его в ужас. Огромная невыносимая усталость, и только усталость, владела всеми чувствами юноши. Он спокойно ждал, пока кто-нибудь из проклятых нехристей снимет с него шлем, этот надоевший тяжеленный стальной бочонок, и турецкая сабля полоснет его по горлу.

Вдруг грубая рука тряхнула его за плечо, и Филипп почувствовал, как его поднимают на ноги. Кто-то развязывал ремни на его шлеме, и внезапно яркий свет брызнул ему в глаза, и он, вскрикнув от неожиданной и невыносимой рези в глазах, зажмурился. Но все же, как было чудесно освободиться из душной, раскаленной стальной темницы. Филипп вдруг вспомнил, что не снимал шлем на протяжении всего дня, и это показалось ему почему-то таким забавным, что он даже слегка улыбнулся.

Когда он открыл глаза, то увидел вокруг себя темнокожие лица, с любопытством смотрящие на него, и смутно услышал, как кто-то пробормотал на арабском что-то насчет его молодости. Но, к его немалому удивлению, никто не трогал его.

Когда же до слуха юноши донеслись следующие слова, он подумал, что неправильно истолковал их смысл – настолько трудно было в это поверить.

– Султан Саладин приказал мне привести рыцаря в его палатку.