Через несколько минут из разных дверей вошли Сомбой и князь; оба были связаны и имели во рту кляп, а на глазах повязку. Их вывели в центр комнаты и поставили посреди инструментов пытки. Рыцарь Курятника сделал знак, все петухи в глубоком молчании бесшумно вышли из залы. Дверь тихо затворилась. Четверо мужчин остались одни. Рыцарь сел на скамейку, спиной к камину; возле него стал С. в маске и в черном бархатном платье. Сомбой и князь, которые не могли ни говорить, ни видеть, ни сделать какого-либо движения, походили на две статуи. Курятник сделал знак С. Тот подошел к Сомбою, снял с него повязку, вынул кляп, потом подошел к князю и сделал то же самое. Оба пленника, ослепленные ярким светом, сначала закрыли, потом раскрыли глаза и медленно обвели взглядом всю залу. Выражение лиц было совершенно различное. При виде приготовленных орудий пытки ужас, горе и бешенство отобразились на лице князя. Лицо Сомбоя было безразличным и осталось неподвижным и бледным.
– Ты видишь, что тебя окружает? – холодно спросил Рыцарь.
– Да, – отвечал Сомбой.
– Ты знаешь, что тебя ожидает?
– Нет.
– Ты не веришь, что я стану тебя пытать?
– Верю, но я верю также и случаю. Кто знает, что может случиться в промежутке между этой минутой и той, когда ты начнешь меня пытать.
Рыцарь пристально посмотрел на него.
– Я тебя ненавижу, – сказал он, – но ты можешь избавить себя от продолжительных страданий, рассказав мне все и ответив на все мои вопросы.
– А если я не стану отвечать?
– Тебя станут пытать.
Сомбой презрительно пожал плечами.
– Я считал тебя умнее, – сказал он. – Зачем предполагать, что я изнемогу от боли? Это значит, что ты не знаешь меня. Будем действовать, как люди твердые, и не надо бесполезных угроз. Я в твоих руках; ты меня можешь убить или пытать – это как тебе угодно. Для меня это вопрос воли и терпения; но, как ни свирепа ненависть, поверь мне, Рыцарь Курятника, не надо обращаться друг с другом так, будто мы пошлые разбойники. Уже двадцать лет, как мы боремся друг против друга с равной энергией, с равной ловкостью, с равной удачей, но теперь, сознаюсь, я побежден. Я нахожусь в твоих руках без всяких средств к побегу, без всяких способов к обороне, без всякой надежды. Обсудим же хорошенько положение. Двадцать лет назад я повесил твоего отца и удавил твою мать; три месяца назад я ранил твою невесту, но прежде я попытался погубить ее, бросив в пьяную оргию; два месяца назад я похитил твою сестру, чтобы отдать ее человеку, который ее любил, и выдал ее за мертвую. Шестнадцать часов назад я отравил их обеих, и через восемь часов они умрут. Так сейчас обстоят дела. Теперь скажи, что ты хочешь делать?
Рыцарь ни разу не прервал Сомбоя, он слушал его спокойно и бесстрастно, не обнаруживая ни малейшего гнева, ни малейшего негодования. Когда Сомбой кончил, он, не спуская с него глаз, медленно встал и подошел к тому месту, где стоял Сомбой с руками, связанными за спиной. Рыцарь пристально посмотрел ему в глаза.
– Чего я хочу? – спросил он холодным тоном человека, умеющего владеть собой. – Я хочу, чтобы ты ответил на вопросы, которые я задам тебе, и я сумею заставить тебя сделать это.
– Задавай свои вопросы, – отвечал Сомбой, – и если я смогу, отвечу тебе: ведь я твой пленник. Кстати, учти, что
пытку нелепо применять и тяжело переносить, когда речь идет не о важном деле. Таково ли твое мнение?
Рыцарь, глаза которого были устремлены на Сомбоя, подошел еще ближе.
– Монжуа, – сказал он, – я дал клятву заставить тебя страдать столько дней, сколько моя мать выстрадала часов от твоей злодейской руки. Я могу допустить единственное послабление: если ты поможешь мне разъяснить дело, я убью тебя без всяких пыток. Отвечай же!
– Спрашивай.
– Перенесись на двадцать лет назад, в то время, когда ты употребил все, чтобы навсегда разрушить две честные жизни. Ты был тогда дружен с графом де Шароле.
– Да, я был его другом.
– Он был твоим сообщником в этом деле?
– Признаюсь, он мне помогал.
– Это он призвал моего отца в Фоссез?
– Да, и он предоставил мне Сен-Клода, ловкого камердинера.
– Почему же этот принц крови тебе прислуживал?
– Потому, что я потакал его порокам и помогал советами в дурных делах.
– Кто велел арестовать ла Морлиера в ночь на 30 января?
– Шароле.
– Для чего?
– Потому что ла Морлиер знал людей, карауливших Урсулу Рено. Он мог их узнать; я освободился от него и хорошо сделал.
– Это граф де Шароле предложил прогулку в Версаль?
– Да, так мы с ним условились.
– Это он увез общество в Фоссез?
– Да, план был решен.
– Злодей! – прошептал Рыцарь Курятника. – Кто тебе помогал убивать мою мать? – продолжал он более спокойным тоном.
– Только один человек, – отвечал Монжуа.
– Этот человек еще жив?
– Да.
– Кто он и где он?
– Здесь.
Монжуа указал движением головы на князя.
– Он? – вскричал Рыцарь.
Князь побледнел как полотно. Мститель рванулся было к нему, но сдержался и продолжал спокойно:
– Итак, вы двое убили мою мать!
Эта фраза была произнесена негромко, но с таким выражением, что Монжуа отвернулся, а князь опять задрожал.