Рыцарь курятника

Действительно, начиналась одна из тех августовских гроз, которые рождаются внезапно, разражаются с бешенством и проходят так же быстро, как и надвигаются. Молния прорезала тучу, осветила небо и бросила свой ослепительно белый отблеск на иллюминацию. Раздался удар грома еще сильнее прежнего.

– Я боюсь! – воскликнула Нисетта, сжав руки.

– Вот еще! – возразила Нанона. – Пушки в Фонтенуа еще не так гремели.

– Это правда, – подтвердила Урсула.

Крупные капли дождя упали на подоконник. Через минуту улица, наполненная народом, опустела. Все жители стояли у окон или у дверей.

Вдали послышался стук колес быстро приближавшейся кареты. Пробило полдевятого. Воздух был тяжел, густ, насыщен электричеством. Фанфан взял свою шляпу.

– Вы уходите? – спросили его.

– Я должен вернуться на свой пост, – отвечал он.

Стук кареты приблизился. Фанфан поклонился и вышел в

сопровождении Ролана, который пошел отворить дверь на улицу. Карета проехала мимо дома.

– Это карета графа де Шароле, – сказал Ролан, узнав ливрею кучера и лакеев. – Он живет в Шальо с тех пор, как Рыцарь Курятника сжег его отель на улице Фран-Буржуа.

– До свидания, – сказал Фанфан, пожимая руку Ролана.

– Ты весь вымокнешь.

– Пустяки! Не растаю.

Он повернулся и пустился в путь в том направлении, в каком поехала карета.

II В Бове

Раздался страшный удар грома, и молния огненным зигзагом прорезала небо от запада к востоку. Страшный вихрь пронесся над Парижем, согнул деревья, сорвал крыши; потом наступила минута глубокой тишины, секунда оцепенения, и дождь полил как из ведра. С дождем объединились молния, гром, ветер. Сточных труб было тогда мало; вода на улицах превратилась в потоки. Карета графа де Шароле мчалась по грязи; кучер нагибал голову, подставляя ветру и дождю свою шляпу. Оба лакея съежились за кузовом кареты. Граф де Шароле сидел один в карете, в левом углу, положив ноги на переднюю скамейку; он дремал, точнее был погружен в то приятное состояние, которое уже не бодрствование, но еще и не сон. Та часть Парижа, в которую въехала карета, была тогда совершенно необитаема. Несмотря на неутихавшую грозу, карета катилась быстро и скоро приблизилась к горе Шальо.

Лошади понеслись быстрее, поднимаясь на гору. Вдруг раздалось пение петуха. В эту самую минуту послышался новый раскат грома, молния прорезала тучи и все четыре лошади упали на землю. Толчок был так силен, что кучер свалился с козел прямо в грязь. В этот момент четыре сильных руки схватили его и связали. Четыре человека тут же сбросили лакеев на землю и связали их. Обе дверцы кареты были отворены, и по три человека стали у каждой из них. Шароле, прежде чем пришел в себя, был схвачен, связан и вытащен из кареты. Постромки у лошадей были обрезаны, упавшие было лошади вскочили под ударами бичей и разбежались в разные стороны. Кучера и лакеев бросили в карету, дверцы которой заперли.

Шароле унесли к аллее Елисейских Полей и посадили в почтовый экипаж, запряженный шестеркой с кучером и форейтором.

Два человека в черных бархатных масках сели вместе с ним.

Двое других сели на козлы возле кучера, еще двое встали на запятки. Четыре человека вскочили на лошадей, стоявших в ожидании с левой стороны. Раздалось кукареканье, и экипаж со всадниками направились к дороге на Сен-Дени. Оставив этот город справа, карета в сопровождении четырех всадников покатилась к Понтуазу. Гроза продолжалась, но она уже ослабела, хотя дождь лил не переставая. Было без четверти девять.

Ровно в десять часов карета доехала до Понтуаза, но в город не въехала, а повернула направо и остановилась перед дверью дома в начале дороги на Мери. Шесть человек держали шесть приготовленных лошадей. Шесть каретных лошадей, покрытых пеной и потом, были выпряжены в один миг и заменены на свежие. Всадники также переменили лошадей, бичи защелкали, и карета поскакала. За Понтуазом дорога была сухой, гроза туда не добралась.

После отъезда из Парижа в карете не было произнесено ни одного слова, конвоиры хранили полное молчание. После одиннадцати часов в темноте стали виднеться зубчатые башни собора Бове. Город спал, и нигде не было видно ни огонька.