— Я совершенно справедлив! Что тебе нужно с Сидонией и Георгом в Кремцове? Может, ты скажешь, что это делаешь из любви к ней или тебе нравится ее простая, уединенная жизнь? Но я знаю, что это все не согласуется с твоими намерениями, и из твоего визита не выйдет ничего хорошего.
— Однако, не лестно же твое мнение, господин супруг. Я же, напротив, хочу посетить Иоанну с добрыми намерениями!
— Какими?
— Ведь не дурно бы было, если бы Сидония вышла замуж за Буссо, а Георг женился на Схоластике?
Борк выпил за раз все вино в бокале, встал и прошелся по комнате.
— Откуда тебе пришла такая дьявольская мысль, жена?
— Оттуда же, откуда и канцлеру. Ага, ты думаешь, осталось скрытым при дворе, что Эйкштедт в твоем присутствии сговорил своих дочерей за сыновей Веделя? Он привез очень много серебра в Штеттин как плату за продажу своих дочерей! В Кремцове еще много осталось отличных лугов, отчего же нашим детям не приобрести их?
— Ты, конечно, постараешься так же обчистить поместья и сундуки моей сестры, как гусеницы очищают деревья от листьев! Нет, госпожа обер-гофмейстерша, пусть уж лучше ваша милость со своими хитрыми высокоблагородными детьми остается в Штеттине и уберет руки от вдовы Веделя. Пока я, брат Иоанны, жив, подруга господина Барнима не появится в долине Ины!
— Хорошо! И мой супруг говорит мне это! Да, меня наказывает Бог! — закричала дико Борк. — Терпение, мой милый! Я вам отомщу, вы более никогда не скажете, что были моим мужем! Вы на коленях приползете из Штатгарта в Штеттин, чтобы вымолить прощение за это у подруги Барнима!
Капитан фон Борк разразился при этом адским хохотом, потом открыл окно и свистнул конюшего.
— Ринглер, приготовь к отъезду свиту милостивой госпожи, ее милость сегодня едет назад в Штеттин! Поскорее!
— Ну, хорошо, храбрый начальник Штатгарта! Пока вы живы, я не возвращусь в это гнездо и постараюсь забыть глупость, что когда-то позволила вам надеть обручальное кольцо на мой палец! Прочь, дрянная вещь!
С этими словами она сняла кольцо с пальца и бросила его на красные плиты. Как живое, оно быстро запрыгало по полу и вдруг исчезло, точно его проглотила красная плита. Бросив на супруга презрительный взгляд, Маргарита подняла гордо голову и вышла из комнаты.
Какое-то время Борк стоял задумавшись. Видно было, что он взволнован. «Что я за несчастный человек? — прошептал он про себя. — Но если нерадостна моя жизнь, то я не позволю, чтобы она запустила свои когти и в мою сестру!»
Так расстались Иоганн и Маргарита. После этого события капитан тотчас составил завещание, в котором он лишал жену всякой власти на Штрамеле. Детей он отдавал под покровительство царствующего герцога и непосредственное опекунство канцлера Эйкштедта до тех пор, пока «они совершенно не исправятся от дурного примера своей матери».
В Кремцове все шло по-старому, только больше радости и надежды вселилось в его жизнь. Иоанна по убедительному совету пастора Матфея отдала Леопольда в латинскую школу в Штатгарт. Пока мальчик был дома, он вовсе не занимался и не проявлял никакого усердия к учению.
Леопольд был добрый, очень милый и забавный мальчуган, но выделялся более, чем следовало, только потому, что над ним часто смеялись. К тому же он не сидел на месте, бегал где-нибудь или просто вертелся везде. Для своих лет он очень хорошо знал охоту, верховую езду и фехтование, но манеры и познания брата Гассо вовсе не были ему знакомы. Когда ему рассказывали сказки, ужасные истории или когда он сам читал о путешествиях по далеким странам, внимание его обострялось. В Штатгарте он попал под надзор Борка. Это было и хорошо и худо. Он сделался в этот год хорошим кавалеристом, но не проявил ни малейших способностей к изучению латыни и других наук. Капитан фон Борк привез его на следующий год назад к Иоанне, и Леопольд объявил, что «вовсе не имеет никакого интереса к наукам», он хочет быть рыцарем и служить герцогу или императору.