Рыцарь Леопольд фон Ведель

— Как этот торговый корабль с изображением и именем Елизаветы плавает под знаменем Зеландских львов, так пусть прилежание и торговля Нидерландов и Англии соединятся, чтобы сообща нести во все страны и континенты богатства, мир и цивилизацию! Как военный корабль соединяет вместе знамя Англии и имя Оранского для общих побед, так же народы Англии и Германии должны соединиться при посредстве Нидерландов против общего старого римского врага. Мы его ненавидим, как губителя счастья народов, притеснителя свободы совести и князя тьмы на земле! Никто лучше вас, светлейший принц, не поймет, что означает в такое опасное время свадебный подарок моей повелительницы. Она любит вас как сестра и доверяет как брату! Да здравствует светлейшая чета, да здравствует Саксония и Нидерланды!

Так закончил свою речь лорд Сидней. Зазвучали трубы, над собранием пронеслись возгласы радости. Поднимали постоянно тосты за Анну и Оранского, Саксонию и Нидерланды. После тостов Сидней подошел к принцу, открыл у кораблей ящики, вынул оттуда два документа и, подавая их Вильгельму, сказал:

— Прочтите их! Они содержат в себе будущий торговый и оборонительный союз, который будет иметь силу, когда настанет минута решения! Если вы не в силах будете перенести всего, тогда вы можете рассчитывать на помощь.

Оранский поставил дорогие подарки на стол, крепко пожал руку лорда и ответил;

— Что королева Англии предлагает мне свою дружбу в этот день, выражая это в брачном подарке, — такое событие наполняет мое сердце надеждой и доверием, что мы найдем истину! Во Франции, Фландрии, Англии и Италии начинается борьба между светом веры и засильем суеверия! Пусть этот корабль будет спасительным ковчегом, на котором нам хотелось бы пристать к дружескому берегу. Если моей крови суждено пролиться, то она прольется за дело свободы и веры, если они будут стеснены в Англии, Германии и Нидерландах! Эти три страны в час опасности должны быть также верны друг другу, как и во время мира. Скоро придет опасность, уже раздаются первые удары во Фландрии! Пусть крики притесненных братьев за веру долетят до их друзей. Дружба, которую мы заключаем в дни радости и любви, должна освятиться мечом во дни нужды и опасности! Но из всех моих союзников я предпочитаю тебя, мать своего народа! Да здравствует Елизавета!

Эти слова подействовали, как крик чаек перед бурей, как призывные крики на поле битвы! Все вскочили! Обнажили мечи свои и, потрясая ими, закричали: «За Германию, Англию, Нидерланды! За свободу веры! За Елизавету и Оранского!»

Хотя Леопольд мало разбирался в тогдашних политических вопросах, однако эта сцена произвела неизгладимое впечатление на его пылкий ум. Он чувствовал, что наступает время борьбы, он понял, что должен вступиться за дело, которое для всех этих важных людей дороже их положения, их жизни. Он считал прекрасным присоединить и свои слабые силы для цели, воспламенившей много храбрых и гордых сердец!

Обед кончился. Курфюрст и его гости удалились. Лука фон Бланкензее отозвал Леопольда в сторону.

— Возьми свою лютню, мальчик, и ожидай меня у выхода. Я представлю тебя господину, который хочет познакомиться с тобой. Когда тебя заставят играть, выбери хорошую песню и пой свободно. При прощании в Фюрстензее ты пел очень хорошо. Может быть, от этого зависит, быть ли тебе когда-нибудь рыцарем.

Леопольд поспешил в гостиницу, бывшую недалеко от дворца, и с лютней возвратился к указанным дверям. Княжеское общество разделилось, дамы ушли в свои комнаты, а неизвестные дворяне оставались еще тут. Здесь его встретил Лука фон Бланкензее, стоящий с графом Мансфельдом.

— Вот он! — сказал первый. — Леопольд, следуй за господином графом, он был другом покойного Лютера. Я не принадлежу более к доверенному кругу, постарайся доставить честь себе и мне.

— Постараюсь по мере моих сил, брат.

Лука снял шапку и поклонился.

— Следуй за мной, мальчик, — сказал Мансфельд и заметил: — Кто имеет верное сердце, неустрашимый дух и может свои чувства излагать в песнях, тот должен петь все, что придет ему на ум, и ему будет все удаваться. Так делал Лютер, и его пение было радостью для всех.

Они пошли по длинному коридору, который вел к главному входу и где толпилось еще много господ. Граф вошел в комнату с высокими сводами, где за столом сидели князья и тихо разговаривали о делах. На столе среди кружек вина и печенья стояли оба драгоценных корабля. Общество было гораздо меньше прежнего и, кроме князей, включало в себя еще неизвестных людей, имена которых были неразрывно связаны с протестантским учением.

— А, граф, — обратился курфюрст к Мансфельду, — мы вас ждали. Я уж боялся, что вы отправились спать.

— Нет, я ждал этого мальчика, ходившего за своим инструментом.

— Что? Это странствующий менестрель — воскликнул Эгмонт. — Они очень редки теперь!

— Нет, это не менестрель, это скромный юноша который хочет учиться служить господам и благородным обычаям. Его песня не искусна он поет подобно жаворонку на ветке.

— Хорошо, мальчик, — Оранский поклонился Леопольду. — Пой, что у тебя на уме и никого не стесняйся.