Рыцарь Леопольд фон Ведель

Леопольд побледнел как полотно. С опущенной головой и неподвижным взглядом вошел он в зал, к матери.

Взглянув на него, Иоанна сказала:

— Так ты уже все знаешь?

— О! Да! Я хочу только прочесть, что Гассо мне сообщает.

Он развернул бумагу.

«Леопольд! О своей свояченице Анне не скажу тебе ни слова. Ты недостоин, чтобы произносить ее непорочное имя! С тобой же я должен объясниться насчет чести имени, носимого, к несчастью, нами обоими и которое ты запятнал, с большим хладнокровием и низостью, чем некогда Буссо. Ожидаю тебя сегодня или завтра вечером, от шести до девяти часов у веттерского дуба. Если же ты не придешь, то это будет доказательством, что ты не только бесчестный человек, но еще и трус. Гассо».

Леопольд только засмеялся, потом вскочил с места, в порыве негодования.

— Клянусь спасением моей грешной души, это превосходит всякий разум и всякую справедливость! Вот, матушка, возьми, прочти эту милую записку! После того как они, не выслушав меня даже, убежали, как дураки на основании одного пустого подозрения и низкой клеветы, господин брат дерзает еще требовать от меня отчета, как от мальчишки!

— Он отправил вслед за тобой Гартмана. Сам он рассказал мне это, когда приехал.

— Надсмотрщика и шпиона послал мне вслед! Нечего сказать, это весьма прилично сыну моего отца разбить счастье младшего брата, очернить его честь, погрузить в горе тебя, и все — на основании свидетельства низкого раба! Мне бы стыдно было употребить для своего оправдания те же средства, которые он пустил в ход, чтобы обвинить меня. И потому я не сошлюсь на свидетельство Николаса Юмница. Но пусть он приведет к тебе испанку и она тебе все расскажет, как будто бы сам высший судия требовал у нее отчета.

Иоанна встала.

— Леопольд, я не отвечу тебе ни слова, пока не увижусь с Сарой, тогда же я уже буду знать, как поступить. Приведи ее вечером, Николас, я уж устрою, чтобы мы могли быть одни. Если же Анна в состоянии так легко от тебя отказаться, то лучше умри неженатым, чем приковать себя к такой равнодушной, бесчувственной особе! Ты пойдешь на свидание с Гассо?

— Непременно!

— Если так, то я требую от тебя только одного — не поднимай руки на брата, пусть гордость будет твоим единственным оружием!

— Насчет этого будь покойна. Я у веттерского дуба буду ждать, чтобы ты обняла меня, признав меня правым.

— Пусть будет так, дитя мое! День прошел мрачно.

В условленный час Леопольд выезжал из реплинских ворот.

Он поднялся на высоту, где Гассо стоял уже у веттерского дуба, который, освещенный последними лучами заходящего солнца, стоял как привидение и, казалось, был свидетелем предстоящего разговора.

Почти в одно и то же время вошел Николас Юмниц через штатгартские ворота, в сопровождении женщины, закутанной в старый платок. То была Сара.

— Я тут! — с этими словами Леопольд остановился перед Гассо. — Что хочешь ты от меня?

— Господин рыцарь, — отвечал тот с горькой иронией, — очень жалею, что вынужден беспокоить вас еще после вчерашнего геройского поступка, но так как мы дети одного отца и носим оба одно имя, то нам надо будет по этому поводу поговорить немного друг с другом.

— Таким тоном, Гассо, может говорить только тот, кто желает мечом покончить разговор. Я же этого не хочу! — Он вынул из ножен свой меч и вонзил его в веттерский дуб.

— Вот так, будь тут!! Если же ты пришел сюда не только с намерением лишиться брата, но и с желанием продать свою душу сатане, тогда ударь меня! Место здесь приспособлено к этому как нельзя лучше, к тому же ты можешь быть уверенным, что бедная моя мать тогда навсегда успокоится, а ты сделаешься владельцем Кремцова!

Гассо пробормотал проклятие, потом он также вонзил свое оружие в ствол.

— Поскольку ты так удивительно спокоен, то, без сомнения, ответишь с тем же душевным спокойствием и на мой вопрос.

— В этом можешь быть уверен!

— Можно ли полюбопытствовать, какое спешное дело требовало твоего присутствия в Инагофе?

— Ты счел вполне приличным, достойным и братским поступком решить этот вопрос при помощи твоего конюха, поэтому ответ мой оказывается лишним.

— Очень хорошо. Итак, чтобы быть кратким, она приехала! Прекрасная испанка с черным глазами и блестящими драгоценными камнями?

— Что же? Раз такой благородный свидетель, как господин Гартман, блумбергский конюх, ее уже видел, то мне нечего подтверждать это.

— И ты дерзнул, негодяй, прижимать к сердцу сестру моей жены, притворяться в любви к ней, чтобы потом броситься в объятия твоей любовницы!