Рыцарь Леопольд фон Ведель

— Он требовал, чтобы я выгнал Сару из моих владений самое позднее через три дня, чтобы я нарушил данное ей обещание — в противном же случае он сам ее выгонит! Я объявил ему на это, что сумею наказать того, кто нарушит мир на моей земле. Я не знаю, матушка, на что ты решилась, но считаю лишним напоминать тебе, что отдать Сару в руки Гассо значило бы то же, что предать смерти и позору спасительницу моей жизни! Предать ее, может быть, той смерти, которую невинно претерпели в Сарагоссе ее родители! Во время своих военных переходов она видела слишком много людей, чтобы здесь, в нашей земле, не нашлись свидетели ее прошедшей жизни, и нельзя было бы собрать на нее обвинений, следствием которых будет ее гибель! В Штеттине тоже умеют зажигать костер.

При этих словах Сара вскочила.

— Нет, благородная женщина, нет, любимый господин, я не потерплю, чтобы вы беспокоились о моей участи! Как камень на моей совести мучит меня сознание, что я ввела в беду того, за счастье которого охотно отдала бы жизнь! Я надеялась жить здесь в тиши, стряхнув с себя проклятие молодости, позор прежней моей жизни. Вместо того я появилась среди вас как Десдихада или олицетворенное несчастье! Едва только вступила на вашу землю моя проклятая нога, как мир и любовь, готовые уже поселиться на ней, бежали, уступив место несогласию и безнадежности! Во мне, господин, всегда жил дух гибели, я пропащая, место которой среди трупов! Оставьте меня, пусть я навсегда останусь Десдихадой и уйду далеко отсюда!

— У тебя весьма ошибочные понятия о нашем христианстве, если воображаешь, что я на это соглашусь! — сказала с твердостью Иоанна. — Впрочем, если бы даже мы были так малодушны и пустили тебя, дурная репутация все-таки осталась бы за нами. О нас сказали бы, что мы отослали тебя потому, что Леопольд чувствовал себя виновным. С сегодняшнего дня я сама — не Леопольд — буду твоей покровительницей из благодарности за спасение моего победоносного сына — как и обещала уже тебе через Юмница.

— Гассо также слышал это решение, переданное мне Николасом у веттерского дуба, и об него разбилась его ярость.

— Пусть он это слышал, я хочу, чтобы от нас отошла всякая клевета, потому и послала я Николаса с таким ответом! Ты, Сара, останешься с нами, мы будем укрывать тебя в Шниттерсгофе. Я требую только, чтобы ты не снимала покрова старости и безобразия до тех пор, пока я жива и сын мой пребывает в Кремцове. Повелеваю, чтобы ни ты, ни Николас не говорили никому, что ты еврейка! Почитай в тиши своего Бога, но не выводи на свет того, что может подвергнуть тебя величайшей опасности, не выходи также никогда из твоего убежища без нашего позволения или приказания! Довольна ли ты этим решением?

— Совершенно довольна! — Она поцеловала руку Иоанне.

— Да сопутствует тебе Бог! Николас, отведи ее куда сказано.

Сара сложила руки и устремила на Леопольда и Иоанну умоляющий взор:

— Можете ли вы на самом деле меня простить?

— Я, Сара, видел от тебя только доброе и должен сам просить прощения за тех, которые забыли, что доверие — пробный камень любви!

Сара вышла из залы.

Желая оправдать себя в собственных глазах, Гассо вскоре выместил свою злобу на том, кого сделал орудием собственной интриги, он набросился на Гартмана, называя его главным виновником, и, дав ему немного денег, прогнал от себя, и велел совсем уехать из Померании, пригрозив ему, что, если он вздумает возвратиться, ему плохо будет.

Таким образом был отстранен один свидетель, и клевета осталась без главной поддержки. Но подозрение против Леопольда и Сары осталось, его разделяли и сестры Гассо с их мужьями, и все сгорали от любопытства, все хотели приподнять таинственный покров с судьбы прекрасной испанки.

Между тем годы шли, и ничто не беспокоило жителей Кремцова. Сара продолжала жить тихо в своем Гозене и свято исполняла все требования своих покровителей, сознавая, что они были необходимы.

Но странно было то, что, несмотря, на рассказы, сюжетом которых была испанка, никто из посетителей Кремцова никогда не видел ее, не слышал чего-либо о ее существовании.

Посетители эти были сестры Гассо, София и Схоластика, и родная сестра Леопольда, Бенигна, со своими мужьями. Они, не будучи в ссоре с Иоанной, продолжали по-прежнему ее посещать; видя безосновательность подозрений Гассо, все начали упрекать его и Гертруду. Следствием этих упреков было постепенное охлаждение к ним, родственная связь становилась все слабее и слабее.