Рыцарь нашего времени

– И все же, – настаивал Илюшин. – Вы сказали, Коля был единственным, с кем она не смогла ничего поделать. Кто – она? И кто эти остальные?

– Долгая история, признаться. Была одна женщина в Колином окружении... впрочем, почему была? Она и сейчас живет и здравствует, насколько мне известно. Зовут ее...

Чешкин страдальчески поморщился, словно ощущал физическую боль при мысли, что придется произнести имя женщины.

– Мария Томша, – вдруг наугад брякнул Сергей, и по удивлению в глазах старика понял, что попал в цель.

– Совершенно верно. Значит, Мария Сергеевна вам уже знакома?

– Недостаточно, – дипломатично вывернулся Бабкин. – Расскажите о ней, пожалуйста, Владислав Захарович.

* * *

Мария Томша – скульптор, рассказал Чешкин, из тех, о которых говорят «широко известный в узких кругах». Правда, известность ее носит несколько скандальный характер: четыре года назад она выставила серию «Животворение», в которой глиняные божки с головами различных животных были наделены пенисами этих же животных, воспроизведенных с потрясающей физиологической точностью и в натуральную величину.

Томша добилась временного успеха и внимания, однако эпатаж ее был не нов, и спустя всего месяц о «Животворении» уже забыли. Часть серии разошлась по покупателям, часть осталась у самой Марии Сергеевны. Тогда-то она и пришла к Чешкину. Работы скульпторов выставлялись в его салоне редко, и тем престижнее считалось одобрение директора галереи, не говоря о том, что это обеспечивало интерес новых клиентов.

Но Владислав Захарович, проявивший интерес к работам Томши по просьбе друга своего сына, Дмитрия «Ланселота», быстро разочаровался и не стал этого скрывать.

– Вам не понравились ее скульптуры? – спросил Макар.

– Я бы даже не стал называть ее поделки скульптурами, – Чешкин покачал головой. – Именно поделки, игра способных пальцев, но игра, в которую не вложено ни искры таланта. Я видел ее попытки работать с деревом – признаюсь, я предпочитаю именно деревянные скульптуры остальным, – и, видит бог, Мария Сергеевна потерпела полное фиаско. Но она наделена непомерным, колоссальным самомнением, помноженным на уверенность в собственном таланте, и поначалу даже я подпал под ее самоощущение. Но лишь до тех пор, пока не увидел ее мастерскую. Скульптура не врет, в отличие от своего создателя, не окутывает себя завесой тайны. Мария Сергеевна показывала мне одну работу за другой, в глазах у нее горел огонь, она объясняла, чем именно было навеяно то или иное произведение, а я видел лишь ученические вещицы, одни более занимательные, другие менее.

Владислав Захарович вспомнил, как ходил по мастерской, удивляясь про себя несоответствию рассказов Силотского о Томше и того, что она представляла собой в реальности как скульптор. Дмитрий был от нее в восторге, Чешкин же, отдавая должное фантазии Марии Сергеевны, назвал про себя ее работы «средненькими поделками». Птицы с шестью ногами и очеловеченными лицами, покрытые волосами вместо перьев, слоны с гипертрофированным достоинством, закольцованным с хоботом, всадник на оседланном человеке, свирепо обнажившем зубы в лошадином оскале, переплетения голых женских тел, из которых вырастал фаллос, взрывающийся фонтаном икринок... Владислав Захарович покачал головой. «Ловушки для профанов вроде Димки, – вынес он свой вердикт. – Очень сильный, почти навязчивый сексуальный подтекст – должно быть, на это он и купился. Ни грамма таланта, ни унции вкуса, зато личность автора отражена в полной мере».

Он бросил косой взгляд на Томшу, которая в длинном черном балахоне походила на невысокого божка, и признался себе, что она вызывает у него антипатию. Слишком много было в ней животной энергии, которая отчего-то отталкивала его. И этот нагловатый ощупывающий взгляд...

– Уж не знаю, зачем ей понадобилось именно мое одобрение, – говорил сейчас Чешкин, бесцельно расставляя по столику крошечные шахматы из оникса, на которых мягко бликовал зеленый свет, – но она требовала, чтобы я откровенно высказал свое мнение. Я постарался смягчить его, как мог, и объяснил, что галерея такое выставлять не будет. И тогда, вы знаете, она в одну секунду стала невероятно агрессивной, обвинила меня в предвзятости, наговорила гадостей, а под конец даже попыталась выгнать меня из своей мастерской. Но тут вошел Силотский, и она вдруг начала источать сладострастие, извиняться передо мной и убеждать, что я ее неправильно понял – в общем, устроила отвратительное представление. Я ушел, разумеется, но на этом Томша не успокоилась: с периодичностью раз в месяц стала появляться в нашей галерее с новыми работами, хотела от меня признания ее заслуг, говорила о том, что экспериментирует с новыми формами...

– Она и в самом деле экспериментировала? – поинтересовался Макар.