Рыцарь ордена НКВД

Потом от одного из агентов Ясный получил сообщение, что посол Германии в Москве граф Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург, который с 16 по 20 июня был в Берлине, встречался там с Гитлером. Фюрер донес до него, что принято решение начать войну против России. Осторожный Шуленбург ответил, что «пока что рано, не стоит обострять отношения». Гитлер в бешенстве вскочил, схватил недавно подаренную ему хрустальную статуэтку коня и швырнул на пол перед послом.

Группа контроля засекла разговор, сброшенный микрофоном в особняке военного атташе. Кестринг собрал всех своих сотрудников в кабинете и торжественно отчеканил:

— Наступает время. В ближайшие дни мы совершим то, к чему так долго готовились. Агентуру консервируйте.

Он поставил задачи по организации диверсий в тылу русских. По всему получалось, что война начнется 22 июня…

По каждому факту Ясный писал соответствующие рапорта. Что с ними было дальше, он не знал. Слышал лишь, что новый заместитель Берии Кобулов, получая их, в обычной своей грубой форме бросал:

— Да все это фигня!

Внешняя разведка тоже доносила сведения о начале войны. Рихард Зорге прямо информировал об этом. К военным в Белоруссии в ночь с 20 на 21 июня перебежал солдат вермахта с сообщением: готовится нападение. Однако где-то наверху фильтровали информацию для Сталина. Тот болезненно относится к возможности схлестнуться с Германией, зная, что СССР не готов к схватке с таким противником. Отсюда и требования «не поддаваться на провокации».

Голиков, начальник военной разведки, зная такое отношение Сталина, всячески его успокаивал — мол, немец на нас не пойдет. Успокаивал его и Гитлер, посылая телеграммы, что все сведения о концентрации войск на границе с СССР — это английские провокации, на самом деле идет плановая переброска воинских частей в Югославию.

18 июня из немецкого посольства выехала группа работников на двух «Мерседесах» — человек шесть. Они двинули в сторону Харькова. Наружку они постепенно срисовали, решили оторваться и свернули на проселочную дорогу. Оперативники НКВД продолжили преследование. Около безымянной сопки немецкие и русские автомобили остановились друг напротив друга. Пассажиры вышли из машин. Посмеялись вместе. Понятно, что операция у немцев сорвана. Потом «Мерседесы» развернулись и двинули в сторону Москвы. Что хотели — неизвестно. Но видно было, что немецкая разведка приступает к активным действиям.

20 июня, в пятницу вечером, Ясный собрал своих сотрудников и объявил им:

— Всем быть на квартирах. В готовности выдвинуться. В выходные начнется война…

Глава 10 22 июня, ровно в 4 часа

Воскресенье Ясный проводил с семьей, на служебной даче в Химках. Старшая дочь уже ходила в школу, младшие должны были пойти в следующем году.

Он очень ценил этот нечастый отдых с семьей. Но в этот день его не отпускало тревожное чувство, и домочадцы видели, что он не в духе.

Вечером, перед сном, он сказал жене:

— Ночью меня поднимут.

Уже под утро, в шестом часу, прибыла машина из наркомата. Поручитель сказал:

— Вас вызывают.

— Война? — внимательно посмотрел на лейтенанта Ясный.

— Война, — кивнул тот.

На Лубянке Федотов уже был на месте. Мрачный и злой, он-то отлично знал, что называл руководству дату начала войны. И все равно, судя по всему, проспали.

— Василий Степаныч, забирай своих сотрудников и дополнительные силы — тридцать человек, — произнес Федотов. — Езжай в посольство. Шуленбург сейчас у Молотова. А в посольство из МИДа уже выехали. Вытряхиваете там все, до последней пуговицы.

Вскоре Ясный уже сидел в машине. И колонна двигалась по утренним московским улицам.

Машины остановились перед зданием посольства. Василий прошел к дверям и объявил:

— В связи с началом войны охрана снимается. Персонал посольства объявляется интернированным.

Некоторые дипломаты снимали жилье в Москве, и часть своих людей начальник отделения послал собирать немцев и везти в главное здание посольства.

Сотрудники НКВД передвигались по зданию группами не менее двух человек. Шли от комнаты к комнате. Стоял шум, гам, возмущенные вопли о дипломатической неприкосновенности. У немцев отбирали дипломатические паспорта и объявляли, что они теперь не дипломаты, а интернированные. И сгоняли в три комнаты на первом этаже.

На первых двух этажах посольства находились служебные помещения, канцелярия, а на третьем — жилье. В том числе хоромы первого секретаря посольства. Там Ясный толкнул дверь в небольшую комнату. И застыл на пороге.

На кровати в одежде Венеры, то есть без таковой, нежилась Пуся — старая знакомая. Эта развратная девица числилась помощницей первого секретаря посольства, но на деле являлась штатным сотрудником гестапо. Очень сильная разведчица, на совести которой немало успешных вербовок советских граждан.

— Выходи, что валяешься, Пуся, — хмыкнул Ясный. — Германии твоей уже нет.

— Мне-то какое дело, — на чистом русском произнесла она, потягиваясь и колыхая своими женскими прелестями. — Еще полежу. Мне и так хорошо.

Больше ни слова не говоря, Ясный перевернул кровать и кинул растянувшейся на полу гестаповке одежду.