Рыцарь отражений

Последние несколько дюймов я подтягивался осторожно, и потом выглянул из-за разбитых камней вниз, внутрь разрушенного строения. Это был, кажется, храм. Крыша провалилась, но дальняя стена еще сохранилась, почти в том же состоянии, как та, к которой я прижимался. Справа от меня на возвышении находился сильно нуждающийся в починке алтарь. Что бы тут ни случилось, должно быть, это произошло давным-давно, потому что внутри, как и снаружи, росли кусты и дикий виноград, смягчая очертания обрушенных скамей, рухнувших колонн и кусков крыши.

На расчищенном подо мной пятачке была начертана большая пентаграмма. В вершине каждого луча звезды, лицом наружу, стояло по фигуре. Внутри, в тех пяти точках, где линии пересекались, горели воткнутые в землю факелы. Это напоминало странный вариант знакомых мне ритуалов, и я задумался, что тут вызывают и почему каждый гнет свое, не обращая внимание на остальных, вместо того, чтобы действовать всем заодно. Трое были видны отчетливо, но со спины. Двое стояли ко мне лицом, но были едва различимы, находясь у границы зрения. Их черты окутывала тень. Судя по голосам, тут были и мужчины, и женщины. Кто-то напевал, еще двое, похоже, просто говорили, двое пели псалмы — все это театральными, деланными голосами.

Я подтянулся повыше, пытаясь хоть мельком увидеть лица тех двоих, что были ближе всего ко мне. Почему? Потому, что в этом сборище было что-то знакомое, и меня не покидало чувство, что, узнай я одного — и станет совершенно ясно, кто остальные.

Следующим из вопросов, которые были на первом месте, был такой: что они вызывают? Если появится нечто необычное, окажусь ли я в безопасности, оставаясь на этой стене, так близко от происходящего? Не похоже, чтобы внизу имелись необходимые сдерживающие средства. Я еще подтянулся. И как раз, когда снова стало хорошо видно происходящее, я почувствовал, что мой центр тяжести смещается. Еще немного, и стало ясно, что, не прилагая никаких усилий, я двигаюсь вперед. Миг — и я понял, что это стена, обрушиваясь, уносит меня вперед и вниз, в самое сердце этого странного ритуала. Я попытался оттолкнуться от нее, надеясь удариться об землю откатиться и пуститься бегом так, что только пятки замелькают. Но было уже слишком поздно. Коротко оттолкнувшись, я поднялся в воздух, но движение вперед не прекратилось.

Ни один из стоявших внизу не шелохнулся, хотя обломки сыпались на них дождем, и я, наконец, поймал несколько слов, которые можно было разобрать:

— …призываю тебя, Мерлин, теперь же оказаться в моей власти! — монотонно напевала одна из женщин.

Приземляясь в середину пентаграммы на спину, вытянув ноги, с болтающимися и хлопающими меня по бокам руками, я пришел к выводу, что ритуал, в итоге, довольно действенный. Защищая голову, я сумел укрыть подбородок, а болтающиеся руки, кажется, замедлили падение, так что при ударе я не слишком пострадал. Пять высоких столбов пламени несколько секунд бешено плясали вокруг меня, а потом снова успокоились, давая более ровный свет. Пять фигур по-прежнему стояли лицами наружу. Словно меня пригвоздили к месту.

Фракир предостерег меня слишком поздно, когда падение уже началось, и теперь я точно не знал, как его использовать. Можно было отправить его проползти к любой из фигур, приказать взобраться к горлу и начать душить. Но я еще не знал, которая из них заслуживает такого обхождения, если его вообще заслуживает хоть одна.

— Терпеть не могу вваливаться без предупреждения, — сказал я, — а тут, как я понимаю, вечеринка только для своих. Если кто-нибудь окажется так добр, что освободит меня, я пойду своей дорогой…

Стоявшая подле моей левой ноги фигура повернулась и сверху вниз пристально посмотрела на меня. На ней был синий балахон, но маски на раскрасневшемся от огня лице не было. Только непроницаемая улыбка, которая исчезла, когда женщина облизала губы. Это была Джулия, а в правой руке она держала нож.

— Ты всегда был хитрецом, — сказала она. — Что бы ни случилось, всегда наготове дерзкий ответ. Это лишь прикрытие твоему нежеланию предаться чему-то или кому-то. Даже тому, кто любит тебя.

— Может статься, дело просто в чувстве юмора, — сказал я, — которого, как я начинаю понимать, тебе всегда недоставало.

Она медленно покачала головой.

— Ты всех держишь на расстоянии вытянутой руки, никому не доверяешь.

— Это семейное, — сказал я. — Но благоразумие теплым чувствам не помеха.

Она уже занесла было лезвие, но на секунду остановилась.

— Ты хочешь сказать, что я тебе до сих пор небезразлична? — спросила Джулия.

— И никогда не была безразлична, — сказал я. — Просто ты стала слишком сильна, и так неожиданно. Ты хотела взять от меня больше, чем мне тогда хотелось отдать.

— Лжешь, — сказала она, — потому что твоя жизнь — в моих руках.

— Для лжи можно придумать кучу причин похуже этой, — сообщил я. — К несчастью, я говорю правду.

Тогда справа от меня раздался еще один знакомый голос.

— Нам с тобой было рано говорить о таких вещах, но я завидую, что ты к ней так привязан.