Рыцарь Святого Гроба

Однако стараниями императорских распорядителей солдаты прибывших на пир также не были обойдены вниманием. Для них в дальнем конце двора был накрыт длинный деревянный стол с закусками, куда, подменяя друг друга, то и дело подбегали госпитальерские и тамплиерские сержанты, а также и многочисленные наемники, которые сопровождали местное дворянство. Робер тоже не забыл о приятеле. Дважды до захода солнца он выходил на двор, притаскивая с собой вкусности с рыцарского стола, и рассказывал Жаку обо всем, что ему удалось узнать.

— Встретился я там и с нашим студентом, — рассказывал де Мерлан, разламывая пополам фаршированного фазана и протягивая приятелю больший кусок, — так он мне поведал, какой его повелитель Фридрих добрый да просвещенный, да все пытался выспросить, как это нас с тобой в крестоносное братство занесло.

— Про Витторию он что-нибудь рассказал?

— Уходил от прямого ответа как угорь. Видел он ее в Палермо и Мессине, но мельком. В свите императора она не показывалась, однако могла прибыть на одном из кораблей. Ладно, пошел я дальше вино хлестать да здравицы императору орать, — с этими словами Робер скрылся в темноте.

Жак вернулся на пост, чтобы не маячить у всех на виду, сделал пару шагов назад и прислонился к стволу большого раскидистого дерева. Он чуть было не задремал, когда на балконе послышались негромкие голоса. Вскоре у перил появились двое. Ночь была на удивление безоблачной, и в свете луны Жак разглядел профили императора и патриарха.

— А кто нас тут может услышать? — продолжая начатый внутри разговор, искренне удивился Фридрих и обвел рукой двор. — Тут же нет ни единого человека, только слуги да солдаты. А нам нужно, очень нужно поговорить прямо и без обиняков, ваше высокопреосвященство.

— Я готов к любому разговору, Ваше Величество, — раздался хрипловатый, немного каркающий голос патриарха, — если, конечно, речь пойдет о богоугодных делах, одобренных Его Святейшеством папой.

— Я думал, что этот мой поход будет похож на завоевание Германии, — задумчиво произнес Фридрих. — Тогда я вошел в страну едва с шестьюдесятью рыцарями, а через пару лет короновался в Аахене, располагая многотысячной армией. Это был подлинный триумфальный марш. Сокрушив лжеимператора Оттона, где — силой оружия, а где — искусством дипломатии, мы прекратили раздоры и разорения и добились долгого мира и процветания. На этот раз все наоборот. Я собрал большое войско, построил флот, заготовил припасы, изыскал немалые средства и отправился в путь. Но с каждым шагом, приближающим нас к Иерусалиму, мои силы тают, словно весенний снег. И это происходит не в сражениях с врагами христианской церкви, а потому, что уже полтора года, с самого дня инаугурации, надо мной и над этим походом нависает тень папы Григория. Ведь если бы не это нелепое и бессмысленное отлучение, то сейчас бы в Акре и Яффе собралось впятеро больше войск, и я был бы в состоянии не только освободить Иерусалим, но и предпринять успешный поход на Дамаск!

— Вы впервые на Востоке, сир, — словно не слыша слов императора, обратился к нему патриарх, — и как вам нравится Святая Земля, Земля обетованная?

— Иудейский бог не видел моих земель, — с досадой ответил Фридрих, — Терро ди Лаворо, Калабрию, Сицилию и Апулию… — Император явно был раздражен неуклюжей попыткой Геральда превратить серьезный разговор в ничего не значащую светскую беседу. — Иначе бы он не восхвалял столько раз эту угнетающую взор землю, которую обещал и дал иудеям. — Фридрих обвел рукой горизонт, показывая патриарху на сереющую за стеной равнину, действительно не отличавшуюся особой живописностью.

Геральд возмущенно всплеснул руками, словно желая отгородиться от слов, которые счел самым настоящим богохульством, и было открыл рот, чтобы сказать что-то в ответ, но, к счастью, не успел этого сделать, так как на балконе, как всегда вовремя, объявился третий собеседник — архидьякон Дагоберт.

— Вы позволите, Ваше Величество? — осторожно поинтересовался глава каноников церкви Святого Гроба.

— Отчего же нет, ваше преподобие, — ответил тот, — может, хоть вы объясните своему патриарху, что эта безумная идея Иннокентия и Григория о том, чтобы призвать монголов под знамя Христа, не только глупа и неосуществима, но и по-настоящему опасна!

— Я сам не очень верю в то, что монголы окажутся лучшими христианами, чем болгары и их союзники-половцы, которые делают кубки из черепов плененных латинских королей, — осторожно ответил Дагоберт. — Однако, вслед за святыми отцами, не вижу иного способа уничтожить сарацинскую ересь и навеки вернуть главный феод христианства в руки крещеного мира.