Рыцарь темного солнца

– Князь Август Яворский, ты был не прав, – продолжал епископ сухо, – возводя наветы на честную девушку. Советую тебе как шляхтичу и благородному человеку повиниться, ибо иное не сделает тебе чести… Панна Соболевская, подойди сюда.

Представитель короля, пан Кондрат, сощурясь, глядел на Мадленку заинтересованным взором и левой рукой гладил холеную бороду. Мадленка, которой томный старик, бесцеремонно пялящийся на нее, осточертел, высунула язык в его сторону, отчего глаза благовоспитанного пана, утратив свое обычное выражение, едва не вылезли на лоб, и поспешила к епископу. Ей было трудно протиснуться между зрителей. Возбужденные зрелищем недавнего поединка люди хотели отблагодарить ее за то удовольствие, которое она и ее боец доставили им. Девушку хватали за руки, за плечи, за пояс, женщины стремились коснуться ее платья, дети таращились на нее, словно она была по меньшей мере княгиня. И никто – что было хуже всего – не закрывал рта, считая необходимым проводить ее каким-либо глубокомысленным напутствием:

– Ну, девка, не попади в беду снова!

– Ишь ты, какая!

– И рыжая, глянь!

– Ну и боец у тебя! Ты небось его здорово взбодрила, а? На своей постели!

– Молчи, дурак: не видишь, барышня приличная.

– Что приличная, что нет, все едино.

– Да тьфу на тебя!

– Езус-Мария! Вот так поединок…

Мадленка пожимала руки и улыбалась, глядя одновременно, как бы не оступиться и не упасть среди моря жадных глаз и разинутых ртов, от которого несло кислым запахом пота. Она очень волновалась за красивое платье и была довольна, что сделала такую практичную прическу, которая не растреплется. Запыхавшаяся и с румянцем на щеках, она наконец предстала перед князем Домиником и епископом. Пан Кондрат, казалось, был чем-то недоволен. Повернув голову, Мадленка увидела возле себя Августа.

– Теперь, когда твоя невиновность доказана, – возгласил епископ, – ты должна поклясться, что не держишь зла на князя Яворского, ибо он не имел намерения оговорить тебя или каким-либо образом причинить тебе вред. Точно так же и ты, князь, обязуйся впредь не преследовать девицу Соболевскую своими подозрениями и не держать на нее зла за то, что она победила тебя.

– Я не держу зла на князя, – объявила Мадленка, про себя присовокупив: «Хоть бы он утоп!»

– И я не держу зла на тебя, Магдалена, – буркнул Август, на ее взгляд, не вполне убедительно.

Епископ слащаво улыбнулся.

– Теперь все? – нетерпеливо спросила Мадленка. – Я свободна?

– Свободна, как ветер, – подтвердил князь Доминик. Толпа в это мгновение снова загудела.

– И больше никто не будет меня допрашивать? Никто и никогда? – недоверчиво говорила она, и ее взгляд перебегал с князя на епископа и обратно. – Я и в самом деле совсем, окончательно свободна?

– Решение божьего суда нерушимо, – важно заявил епископ, сцепив пальцы поверх объемистого брюха. – Никто не посмеет тебя задерживать, дочь моя.

– Да ну? – изумился Франтишек, подошедший к ним и слышавший последние слова прелата. – Что-то не верится, святой отец. Вы причинили моей госпоже столько неприятностей, кто его знает, что вы еще измыслите… Вы меня простите, но я человек прямой и говорю прямо.

– Сын мой, – свысока отнесся к нему епископ, – ты сомневаешься в моем слове?

– А ты поклянись на Библии для пущей верности, – хмыкнул вояка, – тогда я, может, и поверю. А то мне снова драться с этим медведем несподручно, устал я.

Епископ покачал головой, достал Библию и поклялся, что Мадленка отныне вне подозрений и вольна идти на все четыре стороны.

– А князь что же? – спросил Франтишек. – Пусть тоже поклянется, чтоб все было честь по чести. Суд-то на его земле идет.

Улыбнувшись, Доминик накрыл красивой смуглой рукой Библию и поклялся.

– Вот теперь я спокоен, – объявил Франтишек. – А то и правда утомил меня медведь.

– Что-то он долго не встает, – встревожился Август. – Что с ним?

– Встанет, – ухмыльнулся под забралом воин. – В день Страшного суда встанет, куда он денется.

– Ты его убил? – спросил потрясенный Август.

– Перерезал глотку. А что?

Князь и епископ переглянулись, ошеломленные. По правилам божьего суда победитель мог убить противника, но уж больно хладнокровно это было сейчас проделано. Теперь Мадленка догадалась, отчего вдруг загудела толпа минуту назад.

– Панна Соболевская, – вмешался пан Кондрат, на которого боец Мадленки, его речи и манера держать себя произвели впечатление, – представьте нам, пожалуйста, вашего спасителя.

– Для меня нет ничего приятнее этого, – сказала Мадленка, улыбаясь. – Позвольте вас познакомить с моим другом Франтишеком…

Она повернулась к воину, только что снявшему шлем. Слова замерли у нее на губах. Перед нею стоял синеглазый.

– Не совсем так, – сказал он. – Я комтур Боэмунд фон Мейссен.

Глава 14, в которой некоторые разговаривают громче, чем принято в хорошем обществе

Изумление Мадленки было столь велико, что она смогла лишь, заикаясь, пролепетать:

– А где Франтишек?

– Умер, – холодно отвечал рыцарь. – Но перед смертью рассказал немало интересного.