Рыцарь темного солнца

– Однако же прибрал его к рукам, – закончил за него Боэмунд. – Ну а со вторым делом получилось и того проще. Самозванка, жена какого-то жалкого жонглера, воспылала ко мне неземной страстью, до которой мне не было никакого дела. Из ревности она тайно следовала за мной и увидела нашу расправу с караваном. Что мне было делать? Пришлось одеться нищим, проникнуть сюда и убить ее. Жаль, что твоя мать меня увидела, пришлось и ее отправить к праотцам.

«Ты лжешь, – думала, глядя на синеглазого, Мадленка. – Но зачем ты возводишь на себя напраслину? Господи, какой ужас!»

– Мерзавец! – простонал Август. – Боже, какой мерзавец! Дядя, зачем мы слушаем его? Он достоин только смерти!

– Постойте, – сказал пан Кондрат. – Но княгиня была убита кинжалом, находившимся у другого человека. Как ты это объяснишь, рыцарь?

– У меня было два таких кинжала, ваша милость, – отчеканил рыцарь. – Когда я убил княгиню, неподалеку появился рыжий юноша, которого я видел раньше и который бросил меня умирать. Я не знал, кто он на самом деле. Мне просто подумалось, будет забавно, если его заподозрят в убийстве. Я оглушил его, забрал мой кинжал и унес с собой. Вот он.

И Боэмунд протянул пану Кондрату мизерикордию, и правда как две капли воды схожую с той, которой были убиты самозванка и княгиня Гизела.

– Потом я узнал, что это вовсе не юноша. Я проник в замок, чтобы убедиться, но меня схватили. Князь Август Яворский, здесь присутствующий, нанес мне тяжкое оскорбление, подняв на меня руку. Тогда я стерпел, ибо бог велел нам прощать, но решил, что все-таки отвечу ему тем же. И вот я здесь.

– Зачем ты убил Доброслава? – спросил князь Доминик.

– Я лишь поквитался с ним за ту стрелу, которую он всадил в меня в лесу. Ничего, кроме смерти, он не заслуживал.

– Какой негодяй, – потерянно повторял Август. – Боже, покарай его! Бедный Доброслав, упокой, господи, его душу, не было на всем свете слуги вернее его!

– Вы, рыцарь, удивительный человек, – с расстановкой проговорил пан Кондрат. – Большинство людей, обвиненных в преступлении, всячески изворачиваются и отрицают свою вину, а вы, напротив, словно гордитесь ею. Более того, вы, как я понял, по собственному почину явились сюда, хотя раньше отнюдь не торопились с признанием. Не кажется ли вам, что такое ваше поведение наводит на определенные размышления?

– Я не жалею ни о чем из того, что мне пришлось совершить в жизни, – спокойно ответил Боэмунд. – Что же до причин того, почему я поступил так, а не иначе… Думаю, князь Август подтвердит, что мне нечего терять. И князь Доминик тоже. Все они были там и видели то, что я так долго скрывал. А теперь – делайте со мной что хотите, мне все равно.

Пан Кондрат обернулся к князю Диковскому, и тот, наклонившись к нему, шепнул несколько слов на ухо. Пан Кондрат нахмурился.

– Ах, вот оно что… У меня больше нет вопросов.

– Сын мой, – вмешался епископ, – если ты говоришь правду, то грехи твои ужасны. Но если ты хочешь своей ложью обелить кого-то…

– Уж не твоего ли сынка Сильвестра? – иронически осведомился Боэмунд, после чего бедный Флориан разом утратил и степенность, и важность, и дар речи, и забормотал что-то совершенно невразумительное.

– Довольно, – резко произнес князь Доминик. – Все эти разговоры ни к чему не ведут. Панне Соболевской я дал слово, но тебе я никакого слова не давал.

– А я и не ждал от тебя ничего, – отозвался фон Мейссен и презрительно прибавил: – Шлюхин сын! Мне совершенно безразлично, что будет со мной, если ты до сих пор не понял. Если бы я сам не пришел сюда, вы бы никогда не заполучили меня. Я ни от чего не отрекаюсь и готов ответить за все, что совершил. Но судьей мне будет бог, а не ты.

– Ну, мы еще посмотрим, – вмешался пан Кондрат.

– Ты проник на землю князя без охранной грамоты, – тут же подключился епископ Флориан, – ты был схвачен в нашем замке как лазутчик и только что сознался в двух тягчайших преступлениях. Тебя будут судить по законам княжества и королевства… Уведите его.

Боэмунд, казалось, только и ждал последних слов. Он взял меч, переломил его о колено и швырнул обломки к ногам Доминика. Его окружили солдаты Петра из Познани, и притихшая, ошеломленная толпа смотрела, как уводят того, чье имя еще совсем недавно наводило на всех такой ужас.

Глава 15, в которой один против всех и все против одного