Рыцарь умер дважды

— Пустота — все, что мы нашли. Будто никто там и не живет давно: всюду мох и листва, кострища завалены, нет тотемов. Мы тогда подумали, а ну как резня? Кто из городских озлился? Или вовсе прислали карателей? Да вот только молодчики бы незамеченными не прошли, тем более конники, тем более с ружьями. Кто-то бы услышал хоть выстрел, крик, иные рыбаки вовсе ночуют на берегу. Но никто, ничего, мы потом расспрашивали соседей и горожан.

— А поначалу? — Теперь и Джером Андерсен подлил себе в стакан, нетерпеливо постукивает пальцами по столу.

— Выясняли сами, не подъезжал ли кто. Дикари в следах разбирались получше, но даже мы поняли: не было отрядов. Ни подков, ни погрома, ни крови. То есть кровь была, конечно, но малость, в паре мест, скорее всего, не человечья. Они ведь и жертвы приносили, и питались, охотились. Нет, определенно, никто их не резал, да и пошел бы хоть слух о таком подвиге, в городе это любят. Просто исчезли наши индейцы. Как в воду канули.

Я знаю рассказ наизусть и поэтому, отвлекшись, успеваю заметить: с Джейн снова что-то не так. Она побледнела, сжала ножку бокала. Дикое выражение мелькает в глазах, кажется даже, сейчас она упадет в обморок. Спустя пару мгновений лицо проясняется. Джейн что-то шепотом говорит Сэму, наклонив голову Тот отвечает рассеянной улыбкой. Джейн выпрямляется и отпивает воды; она все еще бледна, но спокойна. И в этот раз она делает вид, что вовсе не заметила мой встревоженный вопрошающий взгляд.

— Неужели совсем ничего не нашли? — уточняет Флора Андерсен, дождавшись паузы. — А вещи? Вещи были?

— Какие вещи у дикарей, любовь моя? — слабо усмехается ее муж, но мой отец с видом знатока качает головой.

— Не заблуждайтесь, городская душа. Краснокожие живут налегке, но кое-что имеют. Циновки, и метелки, и у некоторых что-то вроде скамеечек для сна. Опять же, они плели люльки для младенцев, ткали, а какую посуду делали, тоже плетеную! Многое из этого было на месте, если какие-то предметы и пропали, мы знать не могли. Однако… — он опять хочет театрально помедлить, но мама осаживает его сухим кашлем, — кое-что мы нашли. Точнее, кое-кого.

— Позвольте-позвольте. — Джером Андерсен привстает с места и тут же опускается назад. — Так значит, правда, что ваш шериф…

— А вы еще не убедились?

— Мне не случалось его видеть. Но, откровенно говоря, не терпится!

— Приезжайте к нам в субботу, мы устраиваем бал, и он непременно будет! — встревает мама и посылает улыбку Сэму. — Все вместе! Джейн и Эмма будут очень…

— Да дай же мне досказать, Селестина! — возмущается отец и завладевает вниманием Джерома Андерсена, уточняя: — Да-да. Шериф часто принимает наши приглашения и, в общем, не дичится. Если бы не его глазищи, да лицо, да волосы, ничего бы в нем не было от…

…От последнего индейца, который прятался в груде листьев на краю покинутого селения; от худого мальчишки, попытавшегося убежать, но пойманного рейнджерами. Как и большинство соплеменников, он не знал нашего языка и поначалу не говорил даже на родном. Он не был ранен, но трясся от ужаса. Только шериф, Старик Редфолл, в конце концов кое-чего от него добился, впрочем, немногого: мальчик перестал вырываться и согласился поесть. Его даже не смогли увести из леса; там он провел еще несколько дней, явно ожидая, что за ним вернутся. Не вернулся никто, и Редфолл забрал ребенка в город.

— Он вырос, но так ничего особо и не рассказал. Вообще не любит про все это говорить. Но славный, славный мальчик…

— Настолько, что получил такую должность? — Андерсен уже не скрывает, насколько впечатлен. — Ведь если я верно помню, шерифа…

— Да, шерифа тут выбирают. За Винсента я голосовал лично, чем и горжусь.

— То есть у вас большинство выбрало краснокожего?

— О, это еще одна история, и я мог бы…

— Не пора ли подать кофе? — Флора Андерсен одаривает всех улыбкой. — Правда, очень интересно, но было бы интереснее услышать от него самого. Я бы так хотела на него посмотреть!

— В таком случае я настаиваю на приглашении!

Мама крайне довольна, но, кажется, не тем, что папа замолчал, а тем, сколько раз за последние минуты переглянулись Сэм и Джейн. Несомненно, они с Флорой Андерсен отлично поняли друг друга: такие разные, но улыбаются с одинаковым удовлетворением. Отчего-то становится душно, и я, быстро извинившись, вылетаю из столовой на проходную террасу, а оттуда — на улицу.

Тихо. В воздухе — запах цветов. Лицо обдувает ветер, но не может успокоить сердце; оно колотится, точно его сейчас сожмут в кулак. А ведь сжимают вовсе не мое. Джейн… милая Джейн, неужели все всегда так быстро, так неожиданно и так… жестоко? Почему Сэм, почему сразу, почему ты, если мы такие одинаковые, что мало кто может нас различить? Почему?

«Вы разные». Сейчас я понимаю: то, что читалось в глазах, когда он произносил это, уже говорило о выборе. Все правильно, так ведь и бывает там, откуда я все знаю о любви. В книгах.

— Эмма!