Рыцарь умер дважды

Кьори на берегу; заламывая руки, глядит на нас. Она до смерти напугана, трясется, наконец, не дожидаясь меня, сама бежит по воде. Спешное движение поднимает волны; тело Элилейи, казалось бы, такое легкое, погружается глубже. Я не успеваю помешать: доктор, подхватив меня за руку, спешит жрице навстречу. Одержав над собой верх, одолев желание ринуться назад к тонущему трупу, я приветствую Чуткое Сердце, обнимаю. Силюсь не замечать: вода почернела уже вся, с поверхности исчезли не только цветки, но и отражения. В Омуте жутко. Он будто вот-вот поглотит и нас. Я торопливо тяну и доктора, и жрицу на сушу.

— Кьори, я пришла. Мы пришли, чтобы все…

Она вырывается из объятий, отшатывается, глядит с лихорадочным блеском в глазах. Наверное, она зла, что мы явились поздно, что допустили такую беду, что с нами нет Эйриша. Я готова просить прощения, утешать, готова к чему угодно, кроме шепота:

— Эмма, это я… я. Из-за меня, меня…

Она рыдает так, будто действительно повинна во всем, что обрушилось на наши миры. В смерти Джейн и Элилейи, в муках светоча, в безумии «звериных». Кьори падает, обнимает мои колени, лепечет: «Прости, прости…». Я прижимаю ее к себе, гладя по волосам и не понимая, как помочь. Я знаю, что такое безудержные слезы, но не умею бороться и со своими. Скорее сама заплачу, откликаясь на чужое горе.

— Тише, милая. Тише… я знаю, ты ни при чем.

Все это время доктор, явно смущенный сценой, осматривается. Его едва ли не удивило то, как быстро обсохла одежда после нырка в озеро, и изумрудное небо, и причудливый облик умершей девушки, и лик живой, жмущейся ко мне. Но губы его сжаты, взгляд спокойный. Адамс не ищет, какой вопрос задать первым; скорее всего, он не задаст ни одного. И точно он не паникует, как я, когда впервые оказалась здесь. Он все-таки военный. И ведет себя совсем как бесстрашный полководец, говоря:

— Если я понимаю верно, нам не вернуться тем же путем. Если так, поспешим. Амбер…

— Эйриш, — спешно называю привычное жрице имя. Кьори только всхлипывает. — Пожалуйста, отведи нас в Лощину.

— Эмма, но «звери»… — начинает она.

…В городе. Убивают и грабят, совсем как Дикие Псы. Возможно, уже расправились с шерифом и даже пришли в мой дом. Стискиваю зубы, прогоняя мысль прочь.

— Нам нужен светоч. Он их усмирит.

— Он зол на меня… я несколько дней пряталась от него, я боялась гнева! Я…

— Кьори. — Все еще борясь с невыносимым ужасом, я сжимаю ее ладони. — Ради нас, ради него. Будь сильной. Я… я ведь с тобой. Ты можешь. Я знаю.

Она поднимает взгляд и впервые видит, что на мне. Дрожащие пальцы, выскользнув из моих, трогают доспех, рукав рубашки, потом — меч на поясе. Кьори глядит странно: как если бы перед ней был кто-то другой. Кто-то хорошо знакомый, кто-то, чьей тенью я так и осталась. Впервые я не просто не чувствую горечи. Я рада, я тепло улыбаюсь. Не так ли улыбалась Джейн?

— Да. — Кьори встает, отряхивает рваную юбку, в последний раз оглядывает потемневшую воду. — Да, Эмма, обещаю. Я попытаюсь. В последний раз.

«В последний раз». Есть что-то очень тревожное в словах, во взгляде, в поступи жрицы. Но я заставляю себя не думать об этом, как заставила забыть, что Омут больше не ведет домой. Не важно. Пророчество скоро осуществится. Встав из гроба, Эйриш поможет и нам, и городу. Вот только… хватит ли мне воли, хватит мужества спросить, как спасти мою бедную сестру, и получу ли я ответ? Или ответ знает лишь тот, кого светоч собирается уничтожить?

«Отнимите камень. Отнимите… ради Джейн».

Держись, родная. Если ты слышишь, потерпи. И я обязательно приду.

[ЭЙРИШ СВОЕВОЛЬНЫЙ НРАВ]

Музыка разливается в воздухе, усмиряя не только змей, но и упрямые низкие ветви. Они сами покорно открывают дорогу; даже ни одна ядовитая лиана не смеет коснуться ни тебя, ни тех, кого ты ведешь. Ты стала сильнее, Кьори Чуткое Сердце, искуснее в чарах. Жаль, не прибавила храбрости и ума, ведь ты вздрагиваешь и спотыкаешься прямо сейчас, осознав: я зову тебя. Зову и вижу каждый ваш шаг.

Не бойся, Кьори. Не сейчас. Тебе вообще стоит бояться не меня, ведь я пока в могиле, ничего не могу сделать и узнать. Например… кто привел в мир Синего неба чудовищ? Ты еще расскажешь. Придется, ведь ты что-то знаешь, чем иначе объяснить твое пугливое молчание? Верная девочка… ты никогда меня не предавала, никогда, что нашло на тебя ныне? Ты даже призналась мне в страшном убийстве… страшном ли?

Слезы падают на свирель. Играй, Кьори. Играй. Путь завершается.

Не оглядывайся, не вслушивайся. За твоей спиной Эмма рассказывает историю двух сестер. Туда вплетаешься ты, и я, и наши прекрасные черные башни, и вождь с зачарованным именем. Эмма называет его — храбро, гневно и отчаянно. Шепчет: «Мэчитехьо убил Джейн», и ты спотыкаешься вновь. Потому что Мильтон — он мыслит трезвее всех, кого я знаю, видит зорче, — тихо отвечает:

— Но кое-что здесь не сходится.

Она замирает, будто перед преградой, едва не проваливается в топкую яму.

— Что?.. — Эмма все же идет дальше, а тот, в ком я и не сомневаюсь, продолжает: