Рыцарь в сверкающих доспехах

Яркий свет и тепло ударили ей в лицо с такой силой, что в первую минуту она ничего не смогла разглядеть.

Замерзшая, дрожащая, насквозь мокрая, она не двигалась, ожидая, пока привыкнут глаза. И вдруг услышала показавшийся знакомым смех.

Николас!

Даглесс метнулась через затянутый дымом зал.

То, что она увидела, напоминало картину с изображением всех семи смертных грехов. Николас, в расстегнутой до пояса рубашке, с сигарой, зажатой в крепких зубах, сидел за столом, ножки которого, казалось, вот-вот подломятся под тяжестью блюд с едой. С обеих сторон его осаждали смазливые девицы. Щеки и воротничок сорочки были измазаны губной помадой.

– Даглесс! – обрадовался он. – Иди к нам.

Она застыла на месте, чувствуя себя мокрой кошкой: волосы прилипли к голове, одежда – к телу, у ног собралась лужа, в которой могла бы плавать трехмачтовая шхуна.

– Немедленно вставай и иди со мной, – велела она голосом, способным усмирить любого малолетнего проказника.

– Есть, капитан, – издевательски бросил он, пародируя ее.

Господи, он пьян!

Николас поцеловал каждую женщину в губы, вскочил на стул, перепрыгнул стол и подхватил Даглесс на руки.

– Отпусти! – прошипела она, но он пронес ее через зал и вышел на улицу. – Идет дождь, – сухо напомнила она, сложив руки на груди.

– Нет, мадам. Небо ясное, – пробормотал он и, все еще удерживая ее, принялся целовать в шею.

– О нет, только не это! Прошу, не начинай все сначала и поставь меня сейчас же!

Он послушался, но сделал это нарочито неуклюже, так, что она сползла по нему всем телом.

– Ты пьян! – возмутилась она, отталкивая его.

– Именно! – жизнерадостно объявил он, обхватив ее за талию. – Здешним элем я доволен. И женщинами тоже.

Но Даглесс снова оттолкнула его.

– Я тревожилась за тебя, а ты там пьешь с парочкой шлюх, и…

– Слишком быстро! – воскликнул он. – Лучше взгляни на звезды, моя красавица!

– На случай, если ты еще не заметил, я промокла насквозь и замерзаю!

Чтобы подчеркнуть этот факт, она чихнула. Николас снова поднял ее.

– Да отпусти же!

– Ты замерзла, а мне жарко, – заявил он, словно это решало все. – Так ты боялась за меня?

Ну можно ли долго сердиться на этого человека?!

Она была готова признать поражение и прижаться к нему. От него действительно исходило тепло.

– Я наговорила тебе ужасных вещей, и мне очень жаль. Ты вовсе не бремя для меня.

– В этом и кроется причина твоих страхов? – улыбнулся он. – Что я могу рассердиться?

– Нет. Тебя не было слишком долго, и я испугалась: вдруг ты попал под автобус или под поезд! Вдруг ты ранен и лежишь где-то в грязи.

– Похоже, что я лишен pia mater?

– Э-э… чего именно?

– Мозгов. Я кажусь тебе таким глупым?

– Нет, конечно, нет. Ты просто многого не знаешь в нашем мире.

– Вот как? Кто же из нас сухой, а кто – мокрый?

– Мы оба мокрые, поскольку ты продолжаешь меня нести, – злорадно заметила она.

– Кстати, чтобы ты знала: я добыл все необходимые сведения, и завтра мы берем лошадей и едем в Гошоук.

– Каким образом ты их добыл и у кого? У тех особ в пабе? Выпытал поцелуями?

– Никак ревнуешь, Монтгомери?

– Нет, Стаффорд, не ревную.

Последнее утверждение доказывало, что теория Пиноккио неверна. Ее нос ни на сколько не увеличился. (Даглесс даже проверила, чтобы убедиться.)

– И что тебе стало известно?

– Гошоук до сих пор находится в собственности Дики Хейрвуда.

– Но разве он не женился на твоей матери? И разве он не так же стар, как ты?

– Берегись, как бы я не показал тебе, насколько стар! И вообще я слишком тебя раскормил, – пожаловался Николас, поудобнее перехватывая Даглесс.

– Скорее всего, просто ослабел от флирта с таким количеством женщин. Знаешь, это истощает мужскую силу.

– Моя сила безгранична. Так о чем я говорил?

– О том, что Дики Хейрвуд все еще владеет ГошоукХоллом.

– Да, и завтра я его увижу. Что такое уик-энд?

– Это конец недели, когда никто не работает. И ты не можешь просто так явиться в дом какого-то лорда. Надеюсь, ты не задумал сам себя пригласить на уик-энд?

– Работники получают свободный день? Но по-моему, здесь никто не работает. Я не вижу фермеров на полях. Никто не пашет землю. Люди только ходят по магазинам и водят машины.

– У нас сорокачасовая рабочая неделя и сельскохозяйственная техника. Николас, ты не ответил мне, что собираешься делать. Не можешь же ты признаться этому Хейрвуду, что пришел из шестнадцатого века? Даже женщинам из баров нельзя признаваться ни в чем подобном, – строго объявила Даглесс и дернула его за воротничок. – Эта рубашка испорчена, помада никогда не отойдет.

Николас, расплывшись в улыбке, прижал ее к себе.

– Зато на тебе нет этой самой помады.

Даглесс поспешно отстранилась.

– Говорю же, не начинай все сначала. Лучше расскажи о Гошоук-Холле.

– Говорю же, им до сих пор владеет семейство Хейрвудов. Они приезжают на конец…

– На выходные.

– Да, на уик-энд, и… – Он искоса глянул на Даглесс. – Там Арабелла.

– Арабелла? Какое отношение имеет ко всему Арабелла из двадцатого века?

– Моя Арабелла была дочерью Дики Хейрвуда, и, похоже, сейчас в Гошоук-Холле опять хозяйничает Дики Хейрвуд, и его дочь, которая тоже зовется Арабеллой, ровесница моей Арабеллы, и…