Рыцарь

Подъесаул Медведь, хоть и понимал резон атамана, все ж не вполне одобрял такую непомерную жестокость. Считая, как и многие другие харцызы, что совершенно незачем убивать курицу, дающую и яйца, и цыплят? Причем каждый год, а то и дважды… Но мог понять и тех, чье сердце зачерствело, глядя, как гибнут товарищи в то время, когда Зелен-Лог по-прежнему жиреет, почивая в мире и неге, пока Кара-Кермен закрывает своим телом дорогу нежити.

Давно уже нет единомыслия в Вольной Степи. Некоторые атаманы договорились до того, что предложили отойти в сторонку и пропустить нежить в королевство. К счастью, до подобного позора никогда не дойдет, потому что безмозглое воинство оживших мертвецов движется на живой дух, и уступить ему дорогу не удастся. Мертвяки не выберутся из степи до тех пор, пока там будет оставаться хоть один живой харцыз. Но те же «герои» зазывают не жалеть подданных Беляны и при каждом нападении вырезать в пень всех жителей захваченных селений. Мол, чтоб те тоже почувствовали… Вот только что именно должны почувствовать обычные крестьяне, в особенности – дети, Медведю было не совсем понятно. Девки, скот – это правильно. Харцызу надо что-то есть, у чьего-то мягкого бока после боя погреться… Но зачем же убивать тех, кто вырастит новый скот, и детишек, из которых через пару лет могли вырасти новые работники или красавицы? Этого подъесаул не одобрял.

Взять хотя бы это селение. В лучшем случае пятнадцать-двадцать взрослых мужиков и чуть более дюжины парней, сносно владеющих луком и рогатиной, но – не воины… Людей убивать не обучены. Остальные – бабы да девки с ребятишками. Положить стрелами клыкастых стражей. А потом – повязать сонных бортников прямо в избах и без спешки забрать себе все приглянувшееся, как это всегда делал запропастившийся где-то Вернигор. Но занявший место атамана Угрюм хотел дать прочувствовать своим молодцам, среди которых большая часть недавно прошла посвящение, ощутить наслаждение победой и упоение боя. И Медведь вынужден был признать, что в чем-то он был прав. Посвящение посвящением, а в беспощадной стычке с нежитью молодняк, не видевший смерти и не нюхавший крови, может оробеть, замешкаться и погибнуть почем зря. Конечно, расстрел полусонных селян не совсем та наука, которую следует пройти воину, но хоть что-то. Глядишь – и в настоящем бою не дрогнет рука, направит стрелу в неживое тело. А в Кара-Кермене и так осталось не слишком много бойцов, в то время как количество прорывающейся сквозь барьер нежити с каждым годом только растет. И когда они уничтожат, задавят своим количеством степное войско, Зелен-Лог будет обречен. Так почему б поселянам не умереть немного раньше, но с пользой для дела?

Весть о выселке, который прошлым летом возник в Чернолесье ближе чем в шести конных переходах от их куреня, полмесяца тому доставили Рысь и Сорокопут. Лазутчики из молодых, но остроглазые и азартные. Переселяясь в лес, селяне выбрали место для своего хутора между двумя замками, в двух пеших переходах в глубь топей от главного тракта и чуть ближе к Зеленцу. Очевидно, рассчитывая на то, что близость крепостей даст им дополнительную защиту. Тем более что, добираясь сюда, харцызы должны были оставить за спиной Дубров с его воинственным, ненавидящим степняков гарнизоном из отступников и сбежавших пленников. Правда, ушедшие в лес по весне люди еще и обжиться толком не успели, поэтому на большую добычу харцызам рассчитывать не приходилось. Но зато в этом селении была главная для степняков ценность – девки. Как уверяли лазутчики, целый десяток погодков пятнадцати-девятнадцати лет.

Узнав об этом, Угрюм не долго раздумывал. Женщин в Кара-Кермене всегда не хватало, а кроме того, удачный налет лично ему сулил укрепление авторитета. Свистнул на коней, охочих поразмяться, и двинулся за добычей, ведя десяток лошадей в поводу. Сгодятся… Если не от Змиев откупиться, мало ли что тварям взбредет в голову, то добычу перевезти.

Следопыты вели уверенно и скрытно. Так что за все время пути ни один королевский разъезд их не заметил. И на выселок ватага вышла без задержки, а как и было задумано, вскоре после полуночи. Стреножили неподалеку, с подветренной стороны, коней, а сами затаились вокруг, терпеливо выжидая времени Волка. Той предутренней поры, когда сон имеет над человеком наибольшую власть.

А Угрюм тем временем в который раз взвешивал: стоит ли уничтожать поселение, или все-таки ограничиться добычей? Все ж древнейший неписаный закон Степи велел без надобности невинную кровь не проливать. Но, поглядев на нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу молодых воинов, стряхнул с себя неуверенность и принял окончательное решение.

Клацнуло огниво, поджигая стрелу, атаман натянул лук, и быстрый огонек мигнул в воздухе, впиваясь в крытую сухим тесом кровлю одного из загонов для скота. Вроде и тихо все сделал харцыз, а псы насторожились, вскочили и громко залаяли. Но было уже слишком поздно. Опять свистнули смертоносные стрелы, и псы, жалобно воя, покатились по земле.