Рыцари

Некоторое, довольно продолжительное время Дэйн молчал, глупо уставившись на нее. Казалось, он был ошарашен ее словами и никак не мог прийти в себя. Открытое неповиновение женщины, даже выраженное в столь мягкой форме, было недоступно его пониманию. А может быть, он просто дурак.

Конечно, Глориана знала, что это не так.

Дэйн был умен, он зарекомендовал себя как ловкий стратег в военном деле. Но сейчас Глориана была так зла на него, что позволила себе отступить от истины, назвав его про себя дураком.

Потом он заговорил. Голос его был спокоен, тих, даже вкрадчив. Глориана ясно осознавала, что Дэйн никогда бы не позволил себе причинить женщине физическую боль, но он способен разбить женское сердце. Он опасен. Он вызывал в ней темные, примитивные желания, которых она никогда раньше не ощущала.

- До тех пор, пока вы моя жена, Глориана, - сказал Дэйн, - вы будете подчиняться мне.

Глориана почувствовала себя смертельно усталой. Возвращение мужа, сперва так обрадовавшее ее, сменилось горьким разочарованием. Все ее мечты таяли на глазах, как снег под весенним солнцем. И к тому же она уже исчерпала свои запасы сдержанности еще в большом зале.

- Если священные узы брака ничто для вас, милорд, - ответила Глориана, - то и для меня они то же самое.

- Что вы хотите этим сказать?

- Думаю, вы прекрасно знаете, милорд, - сказала она.

- Мариетта. - Это имя Кенбрук сопроводил глубоким вздохом.

- Ваша любовница, - с триумфом произнесла Глориана. Но чувства ее были далеки от торжества победителя, как раз наоборот.

- Мариетта не любовница мне, - прошипел Кенбрук, уперев руки в бока. В свете факелов его волосы и небольшая бородка поблескивали золотом. - Уверяю вас, миледи, что с мадемуазель нас связывают самые чистые и непорочные отношения.

Глориана с трудом сдерживала рвущиеся наружу рыдания. Она никогда бы не простила себе, если бы Дэйн увидел ее слезы.

- Вы могли бы дать мне хотя бы один шанс понравиться вам, - проговорила она, - прежде чем привозить ее сюда, чтобы занять мое место.

- Вы не понимаете...

- К сожалению, понимаю, - перебила Глориана. - А сейчас я бы хотела удалиться в свои покои и отдохнуть. День был нелегкий.

- Да, - согласился Кенбрук после долгого и грозного молчания. - Вы правы, день действительно был тяжелый. Поговорим завтра.

Глориана закусила губу и кивнула. Ей нужно было о многом поговорить со своим мужем, задать ему столько вопросов, но сейчас было не время и не место для разговоров. Ей необходимо отдохнуть, взять себя в руки и переосмыслить создавшуюся ситуацию.

- В покоях Элейны, после утренней мессы, - предложил Дэйн. В его голосе слышалась печаль. Из большого зала донеслось эхо пьяного хриплого смеха, от которого Глориане стало как-то не по себе.

Хэдлей стал ей домом: она жила в замке с двенадцати лет и была счастлива здесь. До приезда мужа она всегда думала, что до конца своих дней останется в этих древних высоких каменных стенах, служащих надежной защитой. Теперь же сомневалась, найдется ли во всем мире для нее место. Будущее не сулило ей ничего хорошего.

Войдя в свою спальню, Глориана обнаружила, что служанка Джудит уже побывала здесь до ее прихода. Постель была разобрана, и, Хотя летняя ночь была достаточно светлой, служанка зажгла свечи. Таз со свежей прохладной водой уже стоял на своем обычном месте - высоком, грубо вытесанном из дерева помосте. Над ним висело изукрашенное драгоценными камнями распятие - самое ценное, чем владела когда-то Эдвенна.

Глориана не переставала скорбеть о своих приемных родителях, с тех пор как они покинули этот бренный мир для жизни вечной, Сейчас как никогда она нуждалась в совете и утешении Эдвенны. Преподобный Крадок уверял Глориану, что души ее покойных родителей воссоединились на небесах. Они оба были благочестивыми и набожными людьми - для таких открыты врата небесные. Из чистилища, где последние следы мирских грехов были смыты с них, их души отправились в рай для вечного покоя и блаженства.

Глориана легко коснулась пробитой гвоздем ноги маленького деревянного Христа. Она не любила думать о том, что ее дорогой Эдвенне или ее мужу пришлось побывать в чистилище, которое Глориана считала местом таким же пугающим, как сама преисподняя. Своего приемного отца Глориана знала мало, так как он часто отлучался по своим делам. Но Эдвенна всегда была такой доброй и преданной церкви и Богу, что небесам не за что было карать эту чистую и праведную женщину.

Склонив голову, Глориана коротко, но горячо помолилась за души Эдвенны и Сайруса, потом умылась и стянула через голову шерстяное платье. Расправив его и повесив в шкаф, она задула свечи и в одной рубашке забралась в кровать. Укрывшись одеялом, вылезла и из исподней рубашки. Глориана считала глупым и неудобным раздеваться под одеялом, но обычаи требовали этого от каждой добропорядочной девушки, даже если она оставалась в комнате одна.