Рыцари былого и грядущего. Том I

– Слушай меня внимательно, сеньор шахматист, – Эмери говорил спокойно, но в его голосе отчётливо прозвучали металлические нотки. – Ты, кажется, получаешь удовольствие от моей наивности и неосведомлённости в ваших играх. Однако, прими в расчёт: с 5-и лет я жил на Святой Земле, с 13-и лет – в Ордене, с 16-и непрерывно воевал, так что мне было не до рыночных премудростей. Рассказывай мне всё и не заставляй тянуть тебя за язык.

Пьер стушевался и начал говорить чётко, размеренно и по-деловому:

– Почти на всех своих рынках тамплиеры торгуют по ценам ниже рыночных. Не на много ниже, но всё-таки. Во-первых, мы заботимся о людях, которым, благодаря нашим ценам, становится легче купить многие товары. Во-вторых, таким образом мы быстрее распродаем товары и, соответственно, быстрее можем предлагать всё новые и новые – нам всегда есть что предложить. Но другие хозяева, когда привозят товары на рынок, из-за наших низких цен либо остаются без покупателей, либо так же вынуждены снижать цены и терять прибыль. Жалуются на нас куда могут и пакостят самыми разными способами.

– Так в этом и корень арвильского конфликта?

– Не только. На арвильском рынке каждый продавец должен платить нам за право торговли. Тех, кто не вносит плату своевременно, мы просто вышвыриваем с рынка, а иным мошенникам не разрешаем у нас торговать ни за какую плату.

– И чем они вызвали вашу немилость?

– Обманывали покупателей, обсчитывали, обвешивали, продавали плохой товар. Крестьяне жаловались нам, мы мошенников предупреждали – на тамплиерском рынке всё должно быть честно. Но, мошенники, судя по всему, торговать честно просто не умеют. Тогда мы вышвырнули их – честь Ордена превыше всего. Они жаловались, но безуспешно. Потом пытались открывать неподалёку свои рынки – мы всё это разогнали. Право у нас, а не у них. Орден не потерпит ущемления своих прав.

– Получается, что мы ставим их на грань разорения?

– За всё надо платить. Или расплачиваться. Они не лишены возможности продавать свои товары, но вынуждены теперь возить их на другие рынки – это далеко, прибыль уменьшается.

– Чего они добиваются?

– Трудно даже сказать. Кажется, теперь для них месть важнее прибыли. Распускают грязные сплетни про тамплиеров, уже были случаи порчи орденского имущества. Вот с этим-то нам и предстоит разобраться.

– Да у вас тут война, – усмехнулся Эмери.

– Рыночные войны, мессир, страшны своей подлостью и коварством. Здесь не встретишь врага лицом к лицу, все удары – только из-за угла. Не могу больше. Несколько раз просил отправить меня в Палестину. Эсташ не пускает. Говорит, что не собирается разгребать это дерьмо в одиночку. Но я всё равно уплыву в Святую Землю.

Эмери не хотел ничего говорить, но, помолчав, всё-таки спросил:

– Знаешь, Пьер, чем пахнет после боя?

Юноша, видимо, боявшийся сказать какую-нибудь глупость, помотал головой, и Эмери лениво продолжил:

– После боя пахнет дерьмом. И мочой. У мертвецов это всё наружу выходит. Таков запах победы. Ещё нанюхаешься, успеешь.

Пьер изменился в лице, но нашёл в себе силы продолжить разговор:

– И всё же, мессир, лучше уж встречать врага лицом к лицу.

– Конечно, лучше. Только и это удовольствие сарацины постараются тебе не доставить. Они так же предпочитают бить подло, из-за угла, из засады. И в спину тебе полетят не сплетни и не кляузы, а стрелы и кинжалы. Рыцарь иной раз и меч не успевает обнажить, как, глядишь, уже валяется с кинжалом в спине. И от него пахнет дерьмом.

– Мессир, вы хотите, чтобы я передумал ехать в Палестину, убоявшись дурных запахов и сарацинского коварства? – парировал Пьер голосом обиженного ребёнка.

– Отнюдь. Если обрету здесь некоторый вес, постараюсь упросить начальство всё же отправить тебя в Святую Землю. Там нужны такие… бодрые парни. Но о войне ты пока знаешь примерно столько же, сколько я о торговле. Ты обучишь меня, я кое-чем поделюсь с тобой. Мы будем весьма полезны друг другу в ближайшее время. Скажи-ка мне, кто такой Эсташ, и почему он называет своё имя прозвищем, чуть и не титулом?

– При короле Людовике VII, почти сто лет назад, когда Орден Храма ещё только вставал на ноги, тамплиерскими финансами занимался некий Эсташ Шьен, то есть Эсташ Собака. Про него почти ничего не известно, кроме того, что человек этот был очень могущественный, чрезвычайно влиятельный, впрочем, всегда остававшийся в тени, незаметный. Говорят, что после Шьена кто-то в шутку называл следующего финансиста Тампля – «наш новый Эсташ». Так и пошло. Про нашего Эсташа известно, кажется, не больше, чем про первого – Шьена. Я, во всяком случае, не знаю его настоящего имени, хотя отношусь к числу его ближайших подручных. Не уверен даже, что он – француз. Вы обратили внимание на то, что он говорит с очень странным акцентом?

– Я и сам не очень привык к чистой и правильной речи франков.

– Да, у вас тоже акцент.

– Арабский. Надо будет немного понатаскать тебя в арабском языке, в Палестине пригодится. Но Эсташ по-арабски не говорит, уверяю тебя. Я заметил бы это.

– Каким образом, если он говорил с вами по-французски?