Рыцари былого и грядущего. Том I

Сиверцев и раньше бывал на службе в православных храмах. Тогда его не удивлял стоящий в храме неумолчный гомон людей, которые пришли сюда то ли помолиться, то ли поделиться новостями. То что во время службы многие бродили взад-вперёд, неизбежно толкаясь, его тоже раньше не удивляло. Здесь всё было по-другому. Стройные шеренги мужчин замерли в абсолютном безмолвии, да и снаружи храма ни единый звук не доносился, потому что у этого храма никакого «снаружи» просто не было. Прямо за стеной – монолитная толща горы. Среди этого безмолвия при полном отсутствии звукового фона слова молитв звучали настолько отчётливо и торжественно, как будто это были чистые импульсы душ, устремлённых к Богу.

Братья осеняли себя крестным знаменем не вразнобой, как это бывает в приходских храмах, а одновременно. В такой тишине лёгкий шелест одежд, производимый движением крестящихся рук, был отчетливо слышен. Это было удивительно – не просто видеть, а слышать, как весь Орден разом осеняет себя крестным знаменем, словно Орден имел единую душу. В тот момент Андрей ощущал себя частицей этого организма. Так же одновременно братья вставали на колени и затем поднимались. Элитные подразделения на параде вряд ли двигаются более слаженно.

После слов «Да услышите Святого Евангелия чтение» слух Андрея пронзил резкий, свистящий металлический звук. Он увидел, как рыцари в первых шеренгах перед алтарём одновременно обнажили мечи, склонив их остриями к полу. Позднее Андрей узнал, что таков древний обычай – во время чтения Евангелия рыцари в храме стоят с обнажёнными мечами, тем самым показывая, что их оружие служит прежде всего защите Евангельской Истины. Насколько всё-таки удивительным было это сочетание евангельской кротости и мужественной решительности! Литургия рыцарей.

Душа Андрея понемногу наполнялась радостной тишиной, мирным, ничем не замутнённым счастьем. Казалось, что земля исчезла, да и самого храма больше нет. Теперь он знал, как хорошо в раю. Он понял, что Царство Небесное – это чистая любовь, которая сейчас торжествовала в его душе. Не было больше врагов, которых хотелось уничтожить любой ценой, не было испепеляющей жажды обладания предметом страсти. Исчезли горькие сожаления о прошлом и мучительный страх перед будущим. Страдание исчезло. Была только любовь, которая ничего не добивается и ничего не требует, счастливая сама собой. Он не знал и не думал о том, кого или что он любит, просто растворившись в этом небывалом чувстве.

Как на прекрасное и неземное существо смотрел он на священника, который в тот момент появился на амвоне с чашей в руках. Андрею казалось, что этот житель фантастического мира, облачённый в торжественные парчовые одежды, по сравнению с ним – существо неизмеримо более высокого порядка и всё же несомненно, что он любит его, Андрея, хотя и не знаком с ним. Спустившись с небес, он никогда не оттолкнёт ни одну живую душу, готовый каждого грешника заключить в свои парчовые объятия. Андрею казалось, что перед ним не земной человек, а икона – сам священный сан в его неземном величии.

И вдруг он увидел нечто уже совершенно необычное. Чаша, которую держал в руках священник, начала источать чистый белый Свет. Этот Свет понемногу окутывал все ближайшие предметы, обтекая их, так что теней не появлялось. Свет был неярким, ровным, очень спокойным. Он казался живым существом или даже самой любовью, которая неожиданно стала видимой. В западную часть храма, где стоял Андрей, свет не достигал. Здесь тоже стало гораздо светлее, но по-прежнему хорошо были видны тени, порождаемые земным, обычным освещением. Андрей вдруг ощутил, что Божественный Свет не достаёт до него, потому что его жалеет, ибо для таких, как он, нераскаявшихся грешников, эти живительные лучи могут стать испепеляющими. Но Божественный Свет не источал угрозы, не вызывал страха. Это сияние явно было готово наполнить его, как только он сам будет к этому готов.

Всё это Сиверцев непостижимым образом осознавал, как будто кто-то вложил в его душу понимание происходящего. В душе стояло ощущение уже не просто земного счастья, а самого настоящего неземного блаженства. Он совершенно не чувствовал нервного перевозбуждения, которое охватывает людей, думающих, что они счастливы, когда глаза горят, хочется прыгать и кричать от нахлынувшей в душу радости. Нет, этого не было, как не было теней от Божественного Света. Андрей был совершенно спокоен, душа пришла в состояние идеального равновесия. Любая буря эмоций показалась бы сейчас оскорблением Божьего величия. Любое слишком явное проявление радости – признаком душевного нездоровья.