Рыцари былого и грядущего. Том I

– Да, конечно же. По канонам Церкви, путь к Чаше Причастия лежит только через исповедь, через покаяние. Об этом отшельник говорит Персивалю совершенно прямо, без иносказаний: «Святой человек призвал рыцаря исповедаться, объяснив, что грехи не могут быть отпущены без правдивой исповеди и покаяния». И Персиваль очень искренне кается: «Я забыл о Боге, я не верил в Бога, а только и делал, что неустанно творил зло… Я никогда не молил Господа о милосердии и ничего не делал, чтобы заслужить Его прощение…». Де Труа показал путь настоящего тамплиера. Рыцари, конечно, не были безгрешны, но их путь лежал через покаяние к постижению тайны Чаши Господней.

Теперь вспомним, какая главная задача стояла перед Персивалем – исцелить Короля-Рыбака. Надо было наполнить Святую Чашу Кровью Христовой. Надо было преодолеть последствия «литургического голода», вызванного «запретом на Кровь». Роман Кретьена де Труа – чисто тамплиерское произведение о Божественной Литургии. Кретьен скрывал свои мысли за символами, потому что не мог вступать в прямую полемику с Католической Церковью, но он явно не сомневался, что его прекрасно поймут. И тем не менее позднейшие подражатели Кретьена, жившие совершенно иными ценностями, превратили его Литургическую Песнь в заурядный приключенческий роман с элементами фантастики.

Мы, современные тамплиеры, понимаем под Святым Граалем именно то, что понимал создатель этого образа Кретьен де Труа – Чашу Причастия. Мы не особо нуждаемся в метафоре Грааля для обозначения Литургической Чаши, но поскольку тема Грааля стала предметом бесчисленных спекуляций, порочащих честь Ордена, мы бываем вынуждены напомнить, что означал Грааль для тамплиеров XII века. И в этом смысле готовы сказать: на наших белых плащах изображён Святой Грааль – символ Крови Христовой. И в этом символе нет ничего магического и оккультного.

Отец Августин замолчал и перевёл дух. Теперь он улыбался очень тихо и немного виновато:

– Извини меня, Андрюша, за это утомительное словоизвержение. Потом тебе обязательно пригодится понимание того, что я сейчас говорил. Итак, я доложу великому магистру о твоём желании вступить в Орден.

***

Сиверцев стал послушником Ордена. Его перевели в общее помещение, где стояли семь коек. Кстати, это были советские панцирные сетки. Где только откопала орденская братия эти по своему уникальные металлоизделия? Впрочем, Сиверцев не мучил себя этим вопросом. Другие бытовые вопросы его так же не сильно занимали. Если бы через месяц после того, как он поселился в орденской казарме, у него спросили бы, какого цвета там стены, он, наверно, не смог бы ответить, а может сказал бы: «Неопределённого», что было весьма недалеко от истины.

Шестеро послушников, среди которых он теперь жил, были разного возраста и, судя по всему, разных национальностей. Они едва обратили на него внимание. Саша, проводивший сюда Сиверцева, оставил его на пороге, предоставив самому разбираться с новыми сослуживцами. Андрей с порога поздоровался по-английски, сдержанно улыбнувшись. Ему ответили несколько голосов, но никто не подошёл и не протянул руки, никто не пытался с ним познакомиться. Трое сидели на койках и перешёптывались меж собой, один стоял перед большой иконой на стене с молитвословом в руке и нечто бубнил себе под нос, двое сидели за общим столом посреди комнаты с книгами. Пробежав глазами по их лицам, Сиверцев выдержал паузу и отчётливо по-английски спросил: «Какую койку можно занять?». На его вопрос обратили внимание не сразу, наконец, один из сидевших за столом оторвал глаза от книги и неожиданно доброжелательно сказал на ломаном русском: «Пройди по коридору. Будет дверь. Послушник Зигфрид. Он скажет». Широко улыбнувшись, юноша показал туда, где был этот самый коридор. Худощавый и черноволосый, с аккуратно подстриженной бородкой и белозубой улыбкой, этот юноша сразу же показался Андрею очень обаятельным. Элегантный, немного даже манерный жест тонкой руки с длинными пальцами обличал натуру артистическую. «Итальянец, наверно», – подумал Сиверцев и углубился в узкий коридорчик, как и было ему предложено.

Его встретила массивная, кажется дубовая дверь. Андрей постучал. За дверью послышался лёгкий шорох, но ответа не последовало. Андрей постучал во второй и в третий раз. Теперь тишина не порадовала его даже шорохом. Он вернулся в общую комнату и, виновато улыбнувшись, обратился к «итальянцу», рискнув сделать это по-русски: «Мессира Зигфрида нет». Юноша столь же доброжелательно ответил: «Послушник Зигфрид у себя», – сделав ударение на первом слове, и Андрей понял, что преждевременно возвёл искомого Зигфрида в рыцарское достоинство, а юноша, старательно подбирая слова, продолжил: «Вы молитву не прочитали. Надо было произнести: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Он ответил бы «Аминь» и открыл. На стук у нас не отзываются». Андрей в ответ посмотрел на парня так растерянно, что тот сразу же встал и удалился, вскоре вернувшись с Зигфридом.