Рыцари былого и грядущего. Том III

– Не знаю, чему больше удивляться, мессир: крепости вашего желудка или крепости вашего духа, – пробурчал Анри де Монтобан. – Мне эта омерзительная стряпня больше в глотку не лезет.

– Какой же ты всё-таки привередливый, Анри, – продолжал благодушествовать Арман. – Эта стряпня хороша уже тем, что нам её дают. Всё, что поддерживает жизнь, воистину прекрасно и благословенно, – улыбка командора де Ливрона была всё такой же тонкой и элегантно-ироничной. Он улёгся наконец под камнем и закрыл глаза. Анри сидел рядом, прислонившись к камню спиной.

Стояла знойная египетская осень 1306 года от Рождества Христова. Арман де Ливрон и Анри де Монтобан почти не изменились за 4 года плена, только длинные давным-давно не стриженные бороды и лохмотья, какими побрезговал бы последний каирский нищий, указывали на то, что не всё в жизни этих достойных людей обстоит наилучшим образом.

Тамплиеров, пленённых на Руаде, продали в рабство и отправили в каменоломню под Каиром – полсотни рыцарей и примерно столько же сержантов. Впрочем, до каменоломни десятка два из них не дотянули, все, кто был ранен в последнем бою, умерли по дороге. Никакой медицинской помощи им не оказали и никаких поблажек раненным не делали, тем кто однажды упал, уже не давали подняться, добивая.

Потом им предложили отречься от Христа и принять ислам. С десяток бывших тамплиеров сразу же приняли это предложение – все они были из тех, кто отрёкся от Христа при вступлении в Орден. За первый год рабства отреклись ещё пятеро – из той же категории. Оставшиеся постепенно умирали от болезней, от плохой и скудной пищи, от непосильного труда, да и просто от отчаяния. К исходу четвёртого года рабства их осталось 32 человека. Кажется, они уже и сами не помнили, кто из них рыцарь, а кто сержант, не отличаясь внешне и делая одну и ту же работу. Выделялся среди тамплиеров только де Ливрон, которого все выжившие признавали безусловным лидером, чего он, впрочем не добивался, но иначе просто не могло быть.

Прекрасно владея арабским, Арман сразу же взял на себя переговоры с начальником охраны:

– Моё недостоинство настойчиво не рекомендует благородному эмиру бить тамплиеров плетью.

– Бывших тамплиеров, – рявкнул эмир.

– «Бывшие» уже приняли ислам, остались нынешние и будущие.

– Уважаю, – усмехнулся эмир, – но ты не можешь вести со мной переговоры.

– Отчего же?

– Обращаясь ко мне с просьбой, ты ничего не можешь предложить мне взамен.

– Могу, – тихо улыбнулся Арман. – Я предлагаю тебе порядок, дисциплину и хорошую работу. Если мы договоримся, я тебе это гарантирую. А если не договоримся, мы тебя убьём. Придушим или камень на голову уроним, – ещё более тихо и кротко улыбнулся Аман.

– Но вас предадут мучительной смерти, – не в силах скрыть уважения опять усмехнулся эмир.

– Обязательно. Только тебя это не воскресит.

– Ну что ж, договорились, – сказал эмир командору, как равному. – Отныне за порядок и за выполнение нормы выработки буду спрашивать с тебя.

С тех пор охрана во время работы к тамплиерам не приближалась, они и так вкалывали на совесть, всегда аккуратно выполняя норму. Железные руки, привыкшие к тяжёлым мечам, легко освоились с киркой, если кто и мог выжить на этих тяжелейших работах, так это опытные мечники. Умирали не слабые. Слабых здесь не было. Умирали гордые. Гордыня находила здесь только один выход – отчаяние, а это смерть. Избавив своих тамплиеров от ежеминутных унижений, Арман не мог, конечно, устранить унизительность рабства. Рыцарь, став рабом, мог противопоставить этому только смирение, которое мог даровать только Бог.

Арман установил для всех тамплиеров совместные утренние и вечерние молитвы, перед едой так же всегда хором читали «Патер ностер». К участию в молитвах никого не принуждали, некоторые этим пренебрегали. И странное дело – умирали именно те, кто не молился вместе со всеми. Вскоре все оставшиеся в живых поняли: без Христа в плену не выжить. Настоящие христиане и так всегда знали, что без Христа не выжить нигде, но в привычных условиях смерть души не так заметна, она далеко не сразу влечёт за собой телесную погибель, а посреди рабского кошмара суть духовных явлений предельно обнажается и обостряется. Если душа человеческая обращена к Богу, Господь дарует ей смирение и терпение – необходимые условия выживания, а своих сил тут никому не хватит – год-другой и человек тает.

Однажды Анри спросил у командора:

– Я вот всё думаю, мессир, почему вы так заботитесь о том, чтобы нас в плену не били? Самого Спасителя бичевали и нам, наверное, полезно было бы это перенести.

– А ты бы перенёс?

– Не знаю.