Рыцари Дикого поля

— Не вздумайте бежать, трус. Об этом узнает не только Дюнкерк, но и Париж. Не говоря уж о Варшаве. Вас устраивает такая молва и такая слава?

Полковник снял перевязь с саблей, швырнул ее на стул и приблизился к Камелии. Он так и не мог понять, что это: любовная откровенность или западня дерзкой шутницы. Но Камелия не стала ничего объяснять. Вернее, объяснила ему тем самым доступным способом, которым только и способна что-либо объяснить мужчине, оказавшись перед ним полуголой, на высоком девичьем ложе. Она взяла его руки, привлекла к себе и вновь положила на груди.

— Вы забыли о ритуальном целовании распятия на этой груди, князь, — прошептала она, всем телом подавшись ему навстречу. — А ведь это вы создали сей ритуал, полковник, именно вы. Так не отступайтесь же от него.

Рычание, с которым Гяур набросился на соблазнительницу, было похоже на свадебный клич тура. Перси, талия, бедра… Мелькание одежд, в которых он безнадежно плутал, словно в беловежских дебрях; смугловатый блеск запретного тела, то вспыхивающий, будто спасительные огоньки сторожки в далекой дубраве, то вновь угасающий, вместе с последней надеждой добраться когда-нибудь… и познать.

Но когда князь разбросал все ее и свои одеяния и девушка предстала перед ним оголенной и доступной, он вдруг понял, что все вожделенное рвение его неожиданно иссякло. Потный, раскрасневшийся, повергнутый в смятение, он растерянно смотрел на лежащую под ним женщину, и глаза его наливались закатом яростной мольбы.

— Что, наш буйствующий рыцарь? — пощекотала его лезвием слов Камелия, обдавая холодом убийственной иронии. — Сатанинское наваждение развеялось, осталась поверженная, но не поддавшаяся женщина?

— Но это действительно… наваждение, — растерянно пробормотал молодой князь.

— Только не надо выбрасываться из окна, не стоит, — придержала его за наплечник камзола, почувствовав, что юный искатель любовных приключений вновь — все так же, турьим рыком оглашая окрестности, — готов бежать от нее. — Лучше попробуем все сначала.

— Попробуем, конечно, только вряд ли… — исходил потом разнервничавшийся, пристыженный собственным бессилием князь.

— То-то же, полковник Гяур. Это как раз тот случай, когда ваша победа над женщиной оборачивается вашим же поражением, — мстительно добивала его фламандка. — Да оставьте вы в покое мою многострадальную грудь — она, кстати, знала и не такие страсти; и положите руки под плечи. Вот так… А теперь молча, сосредоточенно целуйте свой крест, на котором был распят уже не один мужчина, всем остальным я займусь сама, — осторожно поползли ее разгоряченные пальцы по бедрам Гяура. — И запомните: быть распятым на женщине — значит познать не меньшие муки, чем когда вас действительно распинают на кресте, мой беглый пленник, — явно подражала она Диане.

— Кажется, я был слишком неосторожным, — все так же расстроенно пробормотал Гяур, понятия не имея, как дальше вести себя с этой самоубийственно властной соблазнительницей. Тем временем руки его уже оказались где-то под теплыми, слегка вздрагивающими и такими заманчивыми лопатками Камелии, и теперь потянулись к ее плечам.

— «Повел себя не так!..» — задорно фыркнула Камелия. — Не в этом дело. Просто все то, что вы пытались только что совершить, делается совершенно не так, как вы себе представляли. Чем только занимается с вами графиня де Ляфер — ума не приложу.

— Пошли бы вы все к черту, — незло, с оттенком грубоватой мужской нежности, пролепетал Гяур, понемногу овладевая собой.

— Послать нас всех к черту — это еще более несбыточная мечта, чем надежда овладеть всеми нами, — окутывала Камелия его теплом своих рук и ног. — Но если желание овладеть всей женской половиной человечества — хотя в самой сути своей совершенно безумно, но еще кое-как оправдано, то попытки отречься от нас — дичайшая блажь. Что, опять ничего не получается?

— Ничего, как видите, — зло отрубил Гяур. — Так что давайте оставим эту пытку соблазном.

— Лучше оставим на какое-то время этот будуар, и пройдем в соседний зал, где, за бокалом вина, вы немного придете в себя; хотя бы настолько, чтобы вновь воспылать страстью к женскому роду. Словом, не волнуйтесь, мы сюда еще вернемся, обещаю.

8

— …А теперь забудем о наших чувственных экзальтациях и вспомним о трезвом разуме, — мягко улыбнулась Камелия, придирчивым взглядом сопровождая уходящую от них крутобедрую служанку — слишком молодую и вызывающе смазливую для того, чтобы она могла незаметно появляться в этой комнате и столь же незаметно исчезать.

— Разумное предложение. К слову, оно могло прозвучать значительно раньше, и не показалось бы преждевременным, — согласился князь Гяур.

Они сидели в небольшой комнатке, расположенной рядом с банкетным залом, и холодное фламандское солнце с северной чопорностью освещало наполненные сидром [6] бокалы, украшенный серебряной инкрустацией стол и невозмутимый профиль женщины, которая еще несколько минут назад казалась такой пылкой, отчаянно-храброй и умильно-несдержанной во всех проявлениях своих чувств.