Рыцари Гирты (СИ)

— Стефания! — отчаянно и громко крикнул Борис Дорс, отскакивая в сторону от ее удара ножом, но она была быстрее, настигла его и режущим горизонтальным движением ударила поперек груди. Живые человеческие мышцы никогда не могли бы дать ей такой стремительности, но и у искусственных тканей тоже был свой предел. Синтетические покровы, сочленения и органы, которыми ей заменили отбитые, разорванные и искалеченные части тела, после того, как она так неудачно пыталась покончить со своей жизнью, от отчаяния и тоски бросилась из окна своих роскошных столичных апартаментов, упала на провода внизу, переломав все кости и спину, лишившись обеих ног ниже колен и руки, внезапно вспыхнули адским пламенем боли, причиняя ей невыносимые мучения. От отчаяния и страха, вложив в этот единственный удар все свои возможности, она не рассчитала сил. Кремнеуглеродные паразиты, заменяющие ей мышцы, вошли в перегрев, скручивая ее спину, руки и ноги в конвульсиях от страшного, безмерно болезненного, неутихающего жжения.

В ее глазах потемнело. Сумрачные, едва подсвеченные колбами и багровым светом из личины чудовищного коня стены подернулись багровой кровавой дымкой. Герцогиня, со стоном боли и бессилия бессмысленно, с отчаянием заживо горящего человека, слепо метнулась в сторону, со всей силой врезалась в стену, откинулась от нее навзничь, повалилась на пол, затряслась в судорогах, заскрипела зубами, поджала локти и колени.

— Предатель! — в конюшню, выхватив меч, ворвался князь Мунзе, но маркиз Дорс, не обращая внимания на рассеченную грудь, схватил из угла штандарт с черным гербом на белом фоне и ткнул пьяного жандарма древком в живот, а когда тот скорчился от боли, нанес еще два тяжелых удара по голове.

— Вероника! — закончив с князем, подскочил он к принцессе, но она только тяжело дышала, не в силах даже стонать от охватившей ее тело, скрутившей все мышцы боли, сжалась в комок на полу у стены. Схватив ее за плечо, маркиз тут же догадался, что с ней. Быстро сбегав в конюшню, он вернулся с ушатом холодной воды и вылил на герцогиню. Поднял ее на руки, аккуратно перебросил через седло и, придерживая, чтобы она не упала одной рукой, вывел коня из потайного помещения.

— Вези осторожно! — дрожащим от волнения голосом с угрозой предупредил маркиз. Чудовищный конь, снова манерно тряхнул головой, и тяжело грохоча стальными, сделанными специально так, чтобы стучали как можно страшнее и гулче копытами, грозно вышел в коридор конюшни. Повелительно повел головой, бросая страшные пламенные взгляды на тут же отпрянувших от него в стороны, страшно забившихся в стойлах лошадей. Борис Дорс же быстро вернулся в тайник, проверил, не пробита ли голова и не сломала ли у корчащегося на полу, бессмысленно охающего и хрипящего от боли князя шея, выволок его из комнаты, задвинул обратно и запер на ключ дверь.

Вернувшись к коню и вскочив в седло, маркиз с некоторым трудом пересадил все еще бесчувственную от шока принцессу к себе на колени и вцепился в нее как можно более крепко и приказал коню.

— Вези аккуратнее! К воротам Рыцарей!

Скакун снисходительно тряхнул головой и шагнул в темноту. Легко и стремительно, в три крадущихся прыжка, выскочил со двора епископской конюшни на улицу Прицци. Огляделся и, почувствовав волю, как кошка на бегу, припадая на задние лапы, взвиваясь вперед и ввысь на несколько метров, легко перескакивая палисады, что всегда устанавливали на ночь на перекрестках центральных проспектов, помчался через ночные кварталы, оглашая их тяжелым, как удары погребальных колоколов, звоном сбруи и стуком копыт. Миновав несколько улиц по проспекту Рыцарей, неподалеку от почтамта, резко свернул вдоль крепостной стены, что разделяла надвое южную Гирту, поднялся по крутой узкой улочке на скалу, у подножья которой стоял дом, где жил Дюк и, оказавшись на уютной террасе с аркой, парапетом, клумбами, дубом и столом, соскочил с нее, прямо с обрыва, на крышу ближайшего дома, вниз. Борис Дорс едва успел покрепче перехватить принцессу Веронику, как под копытами скакуна с грохотом обрушилась кладка какой-то каменной стены, на которую тот так необычайно ловко, соскочил с крыши и, миновав обвал, снова очутился на мостовой, до жалобных панических стонов напугав своим инфернальным явлением каких-то толпящихся в подворотне, яростно размахивающих ножами и палками спорящих о чем-то людей.