Рыцари Гирты (СИ)

Они прошли в соседний зал, где лежали полусгнившие останки, вывезенные из подземной крепости, вход в которую нашли в горах после схода оползня, в шестистах километрах к северо-западу от Гирты. Долго смотрели на черные, не отражающие свет, покрытые какой-то твердой оболочкой, фигуры мужчин и женщин, что были найдены глубоко под землей в саркофагах античного подземелья. На табличке было написано, что они окружены сингулярным барьером и нет никакой технической возможности проверить, являются ли эти фигуры просто идеально выполненными скульптурами, или это действительно застывшие во времени тела людей.

Потом смотрели на оружие: разглядывали ряды боеприпасов и разнообразных ручных и стационарных орудийных систем, лежащих на стендах укрытых тонированным стеклом, защищающим пластиковые детали от воздействия солнечного ультрафиолета. В основном старые, неработоспособные образцы, созданные еще в те времена и в тех землях, где физические законы действовали с точностью констант, и квантовые взаимодействия были стабильны. Читали приложенные к экспонатам таблички, рассматривали лежащие под стеклом иллюстрации и чертежи исписанные мелким, выцветшим и малочитабельным шрифтом.

В конце экспозиции, посреди зала, темнел корпус массивной бронированной машины на резиновых колесах, оснащенной плоской башней с перископом и установленным в ней фонарем не то какого-то эмиссионного оружия, не то прожектора. Рядом, в стеклянных коробках, лежали какие-то почти полностью истлевшие от времени элементы одежды и похожие на личные, рассохшиеся и распавшиеся до неузнаваемости вещи. Тут же было и запасное колесо, а рядом стоял манекен в современном длиннополом плаще баллистической защиты и с вложенным в деревянные руки, крашеным в черный цвет ружьем, выпиленным из фанеры.

— Штурмовая машина пехоты — без особого энтузиазма прочла на табличке Мариса и отвернулась к окну. Над городом еще светило солнце, подсвечивало набережную внизу и кроны высаженных по ней деревьев. Ту самую, на которой они с детективом не так давно впервые услышали музыку барда Дональда, наперсника Рейна Тинкалы. За серой рекой, на вершине горы, белели стены крепости Гамотти, но над морем было уже темно. Огромная, на полнеба, сизо-черная туча надвигалась на город с северо-запада, тяжелой и хмурой дождливой пеленой, нависала над заливом.

— Сохранилась в торфе, ее нашли в трясине Митти — заинтересовавшись машиной, прочел на стенде детектив — это времен Осады, ровесница Гирты. А вот колеса современные. Вместо мотора у нее должны быть синтетические, кремнеуглеродные жилы…

Он зачитал вслух техническую аннотацию, но она ничего не прояснила. Зато историческая справка поведала о событиях, о которых Вертура не раз читал в детстве в отцовских книгах.

— А, вот как раз на похожей модели ездил лейтенант Кирен Белкерт. Ну, который привез сигнатуры на маяк Мирны…

— Интересно, когда же они ударят по этой штуковине? — подошла к застекленной арке, недовольно склонив голову, презрительно высказалась Мариса, кивнула на стоящий далеко в море Обелиск. Из окна открывался живописный вид на устье Керны, крепость на противоположном берегу, на горе, и серые тучи, что нависли над заливом. От их тусклого света, от ощущения приближающегося дождя, в галерее одной стороной выходящей на высокий обрыв и серую реку, а другой в сад в университетском дворе, становилось как-то по-особенному уютно и сумрачно, так, как бывает только в коридорах и аудиториях учебных заведений, чуждых деньгам, политике и войне. Где знания важнее сиюминутной наживы, где молодых людей обучают самому ценному, что есть у человечества: наукам, умению и желанию менять к лучшему окружающий мир, где прививают любовь к познанию и книгам, воспитывают прилежание, разумность и ответственность.

Снаружи за окнами, на скамейках вдоль клумб и кустов сирени, сидели, листали книги и тетради, переговаривались, спорили, облаченные в длинные темно-бордовые мантии и войлочные колпаки студенты. Стояли у памятника какому-то важному профессору, имя которого детектив постеснялся спросить, курили, ругались, размахивали книгами, как доктора наук на консилиуме вели свои крикливые ученые беседы. Глядя на них, Вертуре стало грустно: ведь самые счастливые люди на свете, подумал детектив.

— А ведь они даже сами не догадываются за этими стенами, как хорошо им здесь. Изучают науки, слушают умных людей, разговаривают на ученые темы, читают хорошие полезные книги… Не ведают ни войны, ни страха, ни того зла, что творится на земле… Да и не надо, и сам бы я хотел не знать всего этого быть молодым, наивным, целеустремленным и восторженным, как они. Но уже поздно, душа моя разъедена как ржавчиной злом, которому я постоянно становлюсь свидетелем. Кто-то скажет опыт, школа жизни… Лучше бы его не было, не нужен такой опыт, не нужна такая жизнь. Пусть у них этого не будет, пусть все эта мерзость обойдет их стороной, не коснется их. У них все получится, они вырастут и изменят мир, они сумеют.