Рыцари моря

Такие вести могли ввергнуть в уныние любого человека, ищущего встречи с любимой и давно ведущего счет дням до этой встречи. И конечно же слова купца очень опечалили Месяца. От Любека до Любека, через огромное море он будто летел на крыльях; все это время он жил сокровищем, которое хранил в сердце, и вот он у порога, у самой заветной двери, а там, оказывается, его никто и не ждет, и сокровище его по-прежнему у него в сердце и по-прежнему же где-то очень далеко. И безрадостное сердце утрачивает крылья.

Питая надежду узнать что-нибудь от прислуги, Месяц постучался в дверь Бюргерхауза. Дверь ему отворила молоденькая служанка по имени Анхен; она своими сбивчивыми объяснениями нагнала еще больше туману. Однако после, несколько успокоившись, Анхен сообщила Месяцу, что Ульрике заболела… или не то чтобы заболела, а вернее – не вполне здорова… но и не вполне больна… Месяц никак не мог взять в толк, что бы это значило, и с еще более встревоженным сердцем расспрашивал девушку. «Ах, господин, – вдруг покраснела служанка, – не спрашивайте меня ни о чем! Я сама не знаю, что могу наболтать под вашим пристальным взором. Поэтому скажу только, что в семье Бюргеров, с одной стороны, все хорошо, а с другой стороны – не очень. Быть может, все это похоже на бред, однако это чистая правда. А я не приучена лгать…» Так малышка Анхен крутила и выкручивалась долгих полчаса, пока наконец не сжалилась над красавчиком-россиянином и не объяснила ему, что подобные «болезни» у молодых женщин обычно заканчиваются большой радостью, и они затем наряжают свою радость в пелена и тряпки. Признаки сего недуга вначале очень смутили и расстроили господина Бюргера, и он имел с дочерью крупный разговор и даже настаивал на… Но выяснив, как твердо Ульрике стоит на своем, и с каким нетерпением она ждет исхода болезни, и зная силу духа своей любимой дочери, господин Бюргер смирился со всем происшедшим и далее заботился только о том, чтобы признаки «известной болезни» не стали достоянием пересудов граждан. Посему он надумал предпринять поездку к родственникам в Арль, что в Провансе; прислуге же строго-настрого наказал – никому об этих обстоятельствах ни слова!… «Однако же, господин Иоганн, я открыла вам тайну, как открыла дверь, неспроста – я полагаю, что вы не последний человек в этой истории и имеете право знать правду. Но уж вы меня не выдавайте. Не то господин Бюргер прогонит бедную Анхен и не даст доброго отзыва. Где же тогда найти ей работу!…» Месяц заверил служанку, что и словом не обмолвится об этом деле, как бы его ни пытали. Он сказал так, хотя на самом деле меньше всего думал сейчас о просьбе Анхен. Известия, какие он получил, оглушили его. О, как бы он сейчас желал видеть свою Ульрике! О, как бы он хотел припасть к ее ногам… И мысленным взором он видел ее, она стояла перед ним, она стояла над ним, озаренная нимбом, прекрасная, божественная, любимая с незапамятной поры, известная до мельчайшей черточки, родная; она была – как середина мира, как середина жизни и смерти, она – как середина будущего, она же – середина его сердца. Как жить вдали от нее? Как не рас-терять своих сокровищ на далеких пустых окраинах? И Любек, и Нюрнберг, и Рим – окраины, когда там нет ее…

– Господин Иоганн!… – вдруг всполошилась служанка. – Ведь госпожа оставила вам письмо. Как я могла позабыть об этом! О несчастная Анхен!…

И она принесла Месяцу сложенный вчетверо лист бумаги. «En deux!» – только и было начертано на нем рукой Ульрике. И от листка этого исходил едва уловимый запах роз.

Анхен спросила:

– Вы придете еще? Ваш корабль вернется в Любек?

– Я приду. И вернется корабль. Чего бы это ни стоило…

Явившись на когг, Месяц спросил россиян и эрариев, не назовут ли ему имя человека, за которым до сих пор водится весьма крупный должок. Россияне и эрарии ответили своему капитану: есть такой человек, имя ему – Герхард Гаук. Тотчас же наведались к старому Виллибальду в надежде выведать у него что-нибудь о Герде. Но старик оказался при смерти; он кончал свои дни, не приходя в сознание, окруженный и обихаживаемый не родственниками, а милосердными госпитальными сиделками, – нищий, одинокий. Эрарии ничего не сумели понять из той бессмыслицы, что нес умирающий. Они ушли, оставив несчастному Виллибальду немного денег для свершения последнего обряда. «Юстус», пополнив запасы воды и продовольствия, прикупив огненосного зелья, ядер и картечи, вышел в море.