Предполагали, что починка судна затянется надолго. В нескольких местах была нарушена и наспех залатана обшивка днища. Тойво Линнеус сказал, что за последний год когг трижды цеплялся за скалы. Тому виной был Хольм, который с возрастом все чаще терял спокойствие и в погоне за наживой, одолеваемый нетерпением, иногда оставался глух к предупреждениям штурмана. К тому же Даниель Хольм после нескольких лет северного плавания считал, что имеет достаточно собственных штурманских познаний, и позволял себе срезать путь там, где необходимо было обойти, иногда ошибался, не учитывая приливное и отливное время. Тойво Линнеус замечал, как довольно часто Хольм-купец, алчный и торопливый, подавлял Хольма-капитана, умного и расчетливого. Эти подавления обыкновенно заканчивались поражениями или повреждениями судна. Однажды, не закончив бой, Хольм занялся грабежом покинутого командой британского корабля, а два датчанина тем временем подошли с наветренной стороны и расстреляли «Опулентус» почти в упор. Шведского капера спасло лишь то, что у датчан не все выстрелили пушки; датчане или не успели их зарядить, или пользовались отсыревшим порохом. В своем последнем бою «Опулентус» пострадал опять же по вине капитана: был туман, Хольм, едва разглядев «Коралл Британии», набросился на него, но не подумал прежде, что такие богатые купцы в одиночку не ходят, и в результате они с «Уппсалой» оказались зажатыми в треугольнике английских судов. Хольма спас от гибели тот же туман, какой спас и «Коралла Британии». Однако ран было много: несколько человек команды пришлось с почестями опустить на дно; парусное оснащение обратилось в лохмотья; наружная обшивка и обшивка фальшборта, а также палуба во многих местах оказались посечены картечью… Но основную поломку обнаружил кормчий Копейка, когда осматривал после разгрузки трюм, – по правому борту были повреждены три шпангоута. Дел команде предстояло немало.
Работали россияне без спешки, но споро. Копейка, хорошо знающий поморские ладьи и кочи, быстро смекнул что к чему и на когге и показывал остальным – то топориком ударит, то пройдется теслом, а то и буравом. Слушались Копейку, делали по его, по-поморски основательно, чтобы уж не переделывать. Корабль весь ощупали руками от форштевня до ахтерштевня, и представляли его с закрытыми глазами, и многие узлы судна смогли бы по памяти начертить на песке. Тойво Линнеус, указывая на разные части когга, говорил – какая как называется и для чего служит. Штудии его слушали россияне с вниманием и не переставали удивляться, ибо день ото дня они все яснее понимали, что их «Юстус» не просто деревянный скелет, обшитый досками, а искусное произведение умных человеческих рук, сложный работающий механизм, в котором нет ни одной лишней вещи, в котором каждый предмет служит другим предметам и общему делу.
По воскресеньям с утра уходили в Тронхейм, где проводили весь день в какой-нибудь из немногих таверн возле бочонка пива или вина, за столом, уставленным блюдами с вареными и кончеными окороками, жареными колбасами, сырами и лепешками. Зазывали к себе за стол новых друзей: рыбаков, горожан, пришлых бондов. Угощали россияне друзей, и друзья угощали их. Хмелели; развязывались языки, развязывались кошельки, велись нескончаемые беседы. О том о сем: об уловах, о кораблях, об уходящем лете, о налогах. Из вежливости норвежцы часто заговаривали о России, хотя знали о ней мало: знали, что Россия – страна огромная, знали, что начинается она от Мурмана, от Белого моря и простирается на восток и на юг, но в каких землях кончается – не знали. Однако это и многим россиянам не было известно. Одни говорили, что кончается Россия на Астрахани, а другие где-то слышали, что первопроходцы уже до Индии добрались. О строгановских людях знали и того любопытней – будто прошли они все тридевять земель и вошли в те земли, которые никем не виданы и нигде не указаны, и более того – общеизвестно, что земель там вообще быть не должно, а должно там быть только безбрежное море с плывущими китами.
Норвежцы, запьянев, заговаривали о своем, наболевшем: нет жизни в Норвегии ничему норвежскому – веруй по-немецки, по-лютерански, а остальное все делай по-датски – управляй, стройся, торгуй, плати налоги, подчиняйся, люби датских наемников и купцов, ленников и фогтов, восхваляй датскую корону, молись за короля Фредерика, читай датские книги, ешь по-датски, дыши по-датски и с женщиной спи по-датски же. Росли налоги, росли цены на хлеб. С каждым годом норвежцы трудились все больше и больше, а жили все хуже. Дополнительно к ежегодному ландскюльду власти измышляли новые поборы, они жали соки даже из камней…