Рыцари моря

– О господин Юхан! Она так прекрасна! А я совсем потерял голову и готов бросаться на каждого, кто засмотрится на Люсию. Разве сможет мне здесь кто-нибудь помочь? Ведь ее сердце ко мне глухо. Она видит во мне лишь рыбака из Вардс и отличает от других рыбаков только потому, что я ей родственник. Когда мое сердце готово выпрыгнуть из груди, Люсия спокойно глядит на меня из окна…

Андрее перестал посещать Тронхейм. Он всегда находил себе дело на судне и с головой погрузился в работу. «Юстус» стал для него истинным домом, а кормчий Копейка, которого давно не занимало ничто, кроме корабля, – старшим братом.

Было как-то в августе Большой Кнутсен привез Люсию на хутор. Никто из россиян не видел эту девушку прежде. Да и в тот день не разглядели; мелькнуло светлое платье от повозки к дому – и только; между тем, очень широк был двор – могли и этого не заметить. Андрее же узнал Люсию, но работы не оставил. И она за весь день не подошла к кораблю. Уезжая вечером того же дня, девушка встала в повозке, крикнула: «Ан-дре-ее!…», помахала рукой и засмеялась. При этом Большой Кнутсен быстрее погнал коней, и Люсия, потеряв равновесие, повалилась на сиденье.

Так, незаметно, пришла осень.

В один из дней на Кнутсен-горд явились датские купцы. Они просили россиян продать им меха. Но Месяц отказал. Через несколько дней, в воскресенье, датчане разыскали россиян в таверне и опять заводили речь о продаже всех мехов, причем немного подняли цену, хотя мехов не видели, – им, по всей вероятности, достаточно было знать, что меха строгановские. Купцы угощали россиян золотистым вином и заказывали у тавершцика лучшие колбасы, сладкий козий сыр и чудные пресные лепешки флатбрёд. Но Месяц отказал им и на этот раз, сославшись на то, что у него имеются свои виды на пушной товар. А за вино, колбасы и прочие угощения заплатил вместе с датчанами. Однако купцы оказались упрямыми. Они опять пришли на хутор и назначили третью, очень хорошую цену. На это Иван Месяц только покачал отрицательно головой. Тогда раздосадованные датчане решили действовать иначе. Вежливость быстро сошла у них с лиц, а уста перестали источать мед. Один из датчан указал пальцем в сторону судна на стапелях и воскликнул:

– Вон там – верхом на бушприте – кто сейчас сидит? Не Андрее ли это, норвежец из Вардё?

– Андрее, Андрее, – подтвердили остальные купцы. Удивился первый датчанин:

– Как же такое может быть! Он ударил ножом двоих достойных людей и до сих пор не понес наказания…

– Это, конечно, безобразие! – согласились датчане. – Такое возможно только в темной отсталой Норвегии. Разве можем мы теперь спокойно ходить по улицам? Мыслимо ли жить в таком городе, где возмездие не настигает убийц?..

Купцы не на шутку расшумелись и грозились подать жалобу ленным властям. Им всем вдруг стало очень жаль тех двоих раненных Андресом купчиков. А один из датчан за этим шумом подмигнул Месяцу и ввернул ловкое словцо:

– Вы, господин Юхан, конечно, понимаете, в чем тут дело!…

Датчане не бросали своих слов на ветер. Дня через два на хутор явился чиновник-исполнитель ленника в сопровождении трех наемных солдат и объявил о желании властей видеть господина капитана Юхана Месяца и Андреса Кнутсена, рыбака из города Вардё, покинувшего свой город с неизвестной целью, не имеющего в данное время определенного занятия, а также ведущего подозрительный образ жизни. Пожелание трон-хеймского ленника-фогта было зачитано по-датски с листа бумаги, скрепленного красивой печатью с гербом. Сразу по прочтении наемники взяли Андреса под стражу, а Ивану Месяцу сообщили время встречи с ленником – назавтра с утра.

На следующий день Месяц собрался в Тронхейм. Большой Кнутсен пришел к нему и сказал, что господин российский капитан, должно быть, еще плохо владеет языком датским и ему необходим толмач. Большой Кнутсен решил тоже пойти к фогту – во-первых, в качестве такого толмача, а во-вторых, потому что Андрее все-таки доводился ему родней, хоть и дальней, и раз уж он попал в беду, то следовало забыть обо всех трениях и попытаться помочь ему. Также Хрисанф вызвался идти, спрятав под рясой шведскую секиру. А Михаил и Фома, братья, прихватили ручницы-пищали и сказали один другому, что неплохо было бы пропустить сегодня в таверне по кружечке вина.

Так впятером и отправились.