Рыцари морских глубин

И вот я вижу себя в твиндеке старого, обшарпанного парохода «Балхаш», битком, «под завязку», набитого тремя тысячами выпускников учебного отряда подводного плавания. Прямо, как «Вильгельм Густлоф», тоже перевозящий трёхтысячный выпуск немецких подводников и потопленный советской подводной лодкой «С-13». Но, слава Богу, сейчас не война, и нас никто не собирается торпедировать.

Однако, и у нас, несмотря на мирное время, есть сомнения в благополучном исходе плавания на этом проржавевшем допотопном корыте. В такую штормягу попали, что и «Вильгельм Густлоф» не позавидовал бы.

Мы вышли из Владивостока пасмурным июньским вечером. Прошли пролив Лаперуза и началось!

Свирепый тайфун «Джина» жестоко швырял и бросал огромное судно.

Огромные волны обрушивались на пароход, швыряли его как спичечный коробок.

С каждым ударом судно встряхивало так, что было непонятно, каким образом ещё держатся заклёпки в корпусе. Через наглухо задраенные переборки просачивалась вода. Временами казалось, что видавшая виды облезлая калоша, изъеденная морской солью, не взберётся на десятиметровую волну. И пучина поглотит нас. Но огромный железный утюг — лапоть, как его называли, упрямо взбирался на водяную кручу, чтобы вновь ринуться вниз. Старик «Балхаш» скрипел, скрежетал, сотрясался под ударами океанских валов. Черпая бортами воду, зарываясь в неё носом по самый полубак, взлетал и падал, подбрасываемый гигантскими волнами–качелями. И всякий раз, как стонущая шпангоутами громадина водоизмещением в шесть с половиной тысяч тонн низвергалась в тартарары, с глухим грохотом ударяясь днищем о пенисто–зелёную гладь очередного вала, что–то обрывалось внутри каждого из нас. Стоило отрвать голову от подушки, как начинало мутить. Вчерашние курсанты, измученные качкой, плашмя валялись на койках, содрогаясь в судорогах рвоты. Подняться, двигаться нет ни сил, ни воли. Есть не хочется. И противная тошнота подкатывает к горлу.

А шторм не утихает. Неделя дикой болтанки под свист ураганного ветра и громыханье палубных механизмов.

Если вы не знаете, что такое морская болезнь, представьте себя в хорошей компании, где без разбору пьёте шампанское, пиво, водку, вино, коньяк, ликёр, самогон, «шило» — спирт, брагу, домашнюю малиновую настойку, джин–тоник. Утром вы готовы изрыгнуть внутренности. Суёте пальцы в рот и корчитесь над унитазом. Вас ужасно тошнит и белый свет вам не мил.

Вы скажете, это и есть морская болезнь во время качки, когда волны «выше сельсовета»?

Наивные! Вы опохмелитесь, выпьете рассольчику и к обеду всё пройдёт.

А чтобы вы познали морскую болезнь в океанском недельном шторме, вас, мучающихся после сумбурной пьянки тошнотой и головной болью, вместо опохмелки с капустно–огуречным рассолом надо усадить на качелю и качать, качать… Недельку, другую… Когда в размахе взлётов и падений с вас полетят подхваченные ветром брызги с остатками закуски, тогда усадить вас на карусель и крутить, крутить…

Это, скажете вы, и есть морская болезнь в хорошенький шторм, так, баллов в девять?

Нет, дорогуши. Это не полный «кайф». А вот когда, падая в такой сумасшедшей качке набок влево, набок вправо, взлетая вверх, оттуда вниз, разбивая носы, ушибая локти о переборки, вы прокувыркаетесь беспрерывно неделю, а то и месяц — в зависимости от дальности рейса… Когда, всё это время вас будет выворачивать наизнанку, а рвать будет нечем и вы будете пытаться изрыгнуть кишки…

Когда, икая, вы начнёте исходить чистым, как слеза, желудочным соком…

Когда, после многодневной ураганной трёпки вы, небритый, или, если вы дама — непричёсанная, ненакрашенная — с лицом покойника, держась за ступеньки трапа, выползете на палубу, и навалившись грудью на планширь борта, со стоном всмотритесь в кипящие пеной однообразные волны, размышляя: «А не покончить ли с мучениями одним разом?».

Вот тогда, скажу вам я: «Вы в полной мере познали морскую болезнь в бушующем море!».

Но всему есть конец.

Тошноте похмельной с рыгаловкой от незнающей меры пьянки. Выпил, закусил солёненьким огурчиком и скоро всё пройдёт.

И морской болезни, долгой, без надежды на «скоро пройдёт».

Кончились и наши мучения.

Прохладным, немного ветреным камчатским утром, «Балхаш» сиплым гудком огласил Авачинскую бухту. Ослабевшие, исхудавшие сходили мы с парохода на причал морского вокзала. С любопытством оглядывали хмурый, вытянувшийся вдоль побережья Петропавловск — Камчатский. Город с памятными следами великих мореплавателей Алексея Чирикова, Витуса Беринга, Петра Креницына, Михаила Левашева, Жана Лаперуза, Ивана Крузенштерна, Юрия Лисянского, Василия Головнина, Фёдора Литке, Отто Коцебу, Геннадия Невельского, географа Степана Крашенинникова.

Именем последнего названа удобная бухта, закрытая от всех штормовых ветров, от посторонних глаз недругов, в которую всех нас поочерёдно, несколькими партиями, свезли морские буксиры.