— Спрашиваешь… До самого Салехарда и ещё дальше черти носили… В Амдерму даже как–то хрен занёс…
— Как там природа?
— А нет там никакой природы. Сплошная задница. Тальники, ивняки, лозняки, залитые водой… Карликовая берёзка кустится по склонам — разве это природа?
— А народ?
— Дерьмо! До села Александровское — путёвые люди, как здесь. А дальше вахтовики пошли… Стрежевой, Нижневартовск, Сургут… Скверный народец там: временщики, рвачи, хапуги…
— Ты и твоя бригада тоже вахтовики…
— Мы — томичи! Понял? Сибиряки, одним словом. А сибиряки — они и в Африке сибиряки. Добряки. А там хохлы, прибалты, азиры, урюки. Сброд всякий. Шелупонь… Козлы, короче. Впрочем, сам убедишься. Вообще–то, я бы не советовал тебе плыть дальше. Ничего нового не увидишь. Вода, кусты, плёсы. Поезжай на Тым, на Чулым, на Подкаменную Тунгуску. Вот где красотища!
— Мне до моря дойти надо. Мечта с детства.
— Блажь! Сомневаюсь, что дойдёшь. Забьёт где–нибудь в непроходимую протоку. Обратно против течения не выгребешься. Сгинешь. Или будешь куковать до зимы, пока лёд не станет. Кто тебя найдёт там? Давай спать, — сонно вздохнул Олег. — А рука перестала ныть… Спокойной ночи!
Невесёлую перспективу нарисовал мне бывалый геолог–изыскатель. Ладно. Поживём — увидим. Отступать поздно.
С подавленным, пессимистическим настроением я потушил фонарь.
Сон долго не шёл ко мне. Мешали комары и равномерное, с лёгким храпом, дыхание утомлённого соседа.
Утром, когда я проснулся, рядом со мной в палатке никого не было.
В испуге я хватился вещей. Бинокль, рюкзаки — всё на месте. Одиноко лежал аккуратно свёрнутый плащ. Я облегчённо вздохнул.
Прости, Олег, за чёрные мысли.
Солнце светило ярко. На реке гудели моторы. Грохотал портальный кран.
С затаённой грустью покидаю этот удивительный край неповторимого и очаровательного облика. Посему свой кратенький экскурс в его историю закончу на лирической ноте — песней «Медвежий мыс» на слова поэта Николая Якушева, опубликованной в книге «Земля Каргасокская».
Прощай, Каргасок — Медвежий мыс!
Иду дальше навстречу мне неизвестному, мною неизведанному, а куда, и сам не знаю. В Никуда! Впереди устье широкой и полноводной реки Васюган — левого притока Оби. Как–то пройду его?
«Весёлые ребята»
Таким иронично–шутливым прозвищем на флоте называли матросов и старшин третьего года службы. Почему они «весёлые», расскажу несколько позже, а сейчас беспрестанно, как лётчик в воздушном бою, верчу головой — в поисках мыска, островка, клочка суши, где можно пристать, подкачать лодки, укрыться от надвигающейся грозы.
С утра, как отвалил от Каргаска, стояла хорошая погода, но с обеда небо на северо–западе почернело. Заблистали молнии с далёкими раскатами грома. Скоро ливанул дождь, переходящий временами в мелкую морось. К вечеру дождь прекратился, подул ветерок, подсушивая обильно политые кустарники, деревья и травы.
Закутанный в офицерский прорезиненный плащ, я понуро грёбу вдоль нескончаемых тальников. День на исходе, а я ещё не нашёл подходящего прибежища для привала. Лодки стали вялыми, катамаран еле держится на плаву. Если продолжать плавание на полуспущенных баллонах, очень запросто среди ночи притонуть где–нибудь в водяных кущах. Принятие освежающей ванны в кромешной темноте совсем не входило в мои планы. Я молил Бога дать мне хоть махонький пятачок земной тверди, но полузатопленные кусты нескончаемо тянулись вдоль края реки. Что там за ними, далеко ли, близко ли суша — неизвестно. Высоченные заросли тонких и прямых ив настолько густы и плотны, что абсолютно непроходимы. Куда там африканским джунглям до этих сибирских дебрей! Какие прекрасные удилища можно из них делать! Гибкие, прочные, лёгкие, длинные и прямые: не уступят бамбуку.