Рыцари Нового Света

Тогда остается лишь доказать, что индейцы во всех отношениях стоят намного ниже испанцев, и потому должны им подчиняться. Аргументов у автора трактата — хоть отбавляй: тут и человеческие жертвоприношения, и каннибализм, и содомский грех, и многоженство, и язычество, и тираническая власть касиков, и дикость нравов… Что же касается испанцев, то Демократес прямо-таки поет гимн испанскому народу и заключает: «… по правде говоря, немногие народы способны сравняться с ним».

Д. В. Конхерт. Покорение индейцев-людоедов войсками Карла V (1555). Эта гравюра как бы иллюстрирует правоту тезиса о насильственной христианизации индейцев. Надпись на латыни, испанском и французском: «Прежде пожиравшие человеческую плоть индейцы, ныне укрощенные, дрожат пред непобедимым оружием цезаря»

Отсюда вывод: «Они, туземцы, настолько ниже испанцев, насколько дети несравнимы со взрослыми, а женщины — с мужчинами, и между ними существует такая же разница, как между обезьянами и людьми». Раз так, то в действие вступает неумолимый естественный закон: «По извечному закону справедливости и по естественному закону эти люди должны подчиниться более культурным и гуманным властителям и народам, дабы усвоить добродетели и мудрые законы последних, отвратиться от варварства и предаться более достойной жизни и культу добродетели». А кроме естественного закона, существует еще один неотразимый аргумент — дар Святейшего Папы, который «дал легитимное право Испании владеть землями этих варваров».

По вопросу о рабстве индейцев Хинес де Сепульведа придерживался убеждения, что индейцы — рабы по натуре и абсолютно не способны к разумному самоуправлению. Эти идеи также не отдавали свежестью. Упоминавшийся Джон Мэйр первым применил концепцию Аристотеля к Америке и предположил, что индейцы — рабы по своей человеческой природе, и этот тезис получил широчайшее распространение в философии и юриспруденции эпохи конкисты. Паласиос Рубиос исходил из того, что рабство — продукт греховной человеческой природы и оправдано различиями способностей людей: одним предназначено повелевать, другим — покоряться. Фрай Бернардо де Меса из ордена проповедников обосновывал тезис Мэйра географическими факторами: дескать, рабская натура индейцев обусловлена природной средой их обитания, ибо есть земли, кои Божьим промыслом предназначены быть отданы в пользование более разумных. Эти идеи развивал Овьедо: по его убеждению, сам природный мир Нового Света — дикий, «ущербный», «слабый» — порождает рабов по природе. Надо признать, что по вопросу о рабстве индейцев Хинес де Сепульведа проводил менее жесткую линию, чем иные из его единомышленников: по его убеждению, нельзя обращать в рабство тех из туземцев, кто добровольно подчинился испанцам; вот если они сопротивлялись «более культурным и гуманным» — тогда другое дело; но и в этом случае рабство — прощение, ибо злоумышленнику даруется жизнь.

Вернемся к названию трактата. К средневековой доктрине справедливой войны, изложенной выше, автор добавляет два легитимных повода для войны, имеющих самое непосредственное отношение к американской реальности. Первый — все то же культурное превосходство, какое позволяет, «если другого пути не остается, покорить оружием тех, кто по естественному закону должен подчиняться другим, но отказывается признать их господство». Другой повод — наказание за злодейства и грехи. На словах Хинес де Сепульведа не считал индейцев виновными в язычестве и даже признавал, что они не обязаны принимать христианство вопреки своей воле. В этом отношении, например, Мотолиния выступал с жестких позиций насильственной евангелизации, ссылаясь на поговорку «лучше добро насильно, чем зло добровольно».

Вместе с тем, полагал Хинес де Сепульведа, язычество индейцев порождало такие богомерзкие обычаи, с которыми уже никак нельзя было мириться. «Так что не столько неверность является справедливейшим поводом для войны против варваров, сколько их гнусная распущенность, их массовые человеческие жертвоприношения, крайние притеснения, какие они чинят множеству невинных, чудовищные людоедские пиршества, мерзкое идолопоклонство». Справедливых поводов для войны оказывалось более чем достаточно, чтобы признать полную правомерность конкисты, а самих конкистадоров — благороднейшими людьми, выполняющими высокую цивилизаторскую и христианскую миссию. Надо ли пояснять, что прекраснодушный Леопольдо был покорен железными доводами Демократеса.