Рыцари плащаницы

Четверо туркополов спешились и подошли к выходу дороги на площадку у башни. Не спеша натянули тетивы луков, прицелились… Четыре коня заржали от боли и покатились вниз, подминая спинами всадников. Туркополы вновь натянули тетивы… Преследователи, поворачивая коней, шарахнулись назад. Никто даже не попытался ответить; может потому, что все сразу поняли: из стрельбы вверх ничего путного не выйдет. Тем временем секира в руках франка сделал дело: ворота башни распахнулись, франки и туркополы стали заводить внутрь коней.

Юсуф сплюнул от злости, повернул коня и поскакал обратно. Гонец, оставленный им сторожить вьюки, был в седле. Раненые лошади уже не вскидывались; лежали неподвижно, вытянув копыта.

«Приколол копьем, — понял сотник. — Толковый воин!»

Спешившись, Юсуф стащил с мертвой лошади вьюк, быстро обыскал его. Разочарованно бросил и принялся за второй. Когда выпрямился, лицо его дышало досадой.

— Мука и мясо, мука и мясо. Еще вода в бурдюках… — пробормотал сотник, подходя к своему коню. Гонец вежливо держал того за повод. — Неужели они везут казну при себе?..

Юсуф легко запрыгнул в седло и повернулся к спутнику.

— Как звать тебя?

— Фархад, господин.

— Ты хороший воин, Фархад. Буду рад видеть тебя в своей сотне. Сегодня она поредела.

Гонец зарделся и поклонился, прижав руку к сердцу.

— Однако ты воин Ярукташа и поскачешь к нему, — продолжил Юсуф. — Скажешь, что мы заперли волка в клетке, откуда он выйдет уже без головы. Приведешь сюда евнуха. Не спеши! — остановил он подбиравшего повод Фархада. — Дорога долгая, конь твой устал… Поешь с нами. Заночуй! Есть мясо: вяленое и свежее, — сотник указал на убитых лошадей, — есть мука и вода. Если платить золотом, хлеб найдется, — усмехнулся Юсуф. — Нажарим мяса, напечем лепешек… Теперь ни нам, ни евнуху спешить некуда. Эти, — сотник указал плетью на возвышавшийся над скалой зубчатый верх сторожевой башни, — пусть смотрят на нас и пускают слюни. Я посмотрю, сколько они протянут на соленой козлятине…

Сотник тронул бока коня каблуками и, не спеша, поехал к своей расстроенной полусотне…

4

Голова Иоакима показалась в проеме винтовой лестницы. Он обвел взглядом верхнюю площадку башни, словно проверяя все ли на месте, и довольно ухмыльнулся. Затем поднял над головой странный инструмент, похожий на округлую балалайку.

— Раздобыл развлечение! — вздохнул Козма. — Нудился с утра. То-то бренчали снизу…

Роджер, сидевший рядом с ним под зубцом, не ответил. Только с любопытством уставился на гостя.

Иоаким выбрался наверх и плюхнулся на расстеленную посреди площадки кошму. Скрестил ноги. Следом появились все семеро туркополов. Они присели на корточки под зубцами, радостно скалясь.

— Концерт! — объявил Иоаким, пристраивая инструмент на коленях. — По заявкам трудящихся.

— Не слышал заявок! — буркнул Козма.

— Они попросили, — указал Иоаким на туркополов. — Понимаешь, оказался у них во вьюках, — он поднял инструмент. — Попросил сыграть, а никто не умеет. Трофей. У тех парней, которых мы на дороге кокнули, был… Ребята и взяли…

— А музыканта забыли?

— Не придираемся! — весело отпарировал Иоаким. — Музыканты найдутся. Вам надобно песен? Их есть у меня…

— Вино вдохновило?

— Не один пил, не один… — замахал Иоаким. — С хорошими людьми! — он указал на туркополов.

— Они же мусульмане!

— Ха! — довольно выдохнул Иоаким. — Что мусульманам пить, коли воды нету? На закуску — сухая козлятина. Соленая!.. Чем больше закусываешь, тем больше пьешь. Что делать, другой еды нету… Знаешь?! — заговорщицки подмигнул он Козме. — Я их не очень-то упрашивал — сами к бурдюку прикладывались. Да еще как!

Козма сплюнул. Иоаким решительно ударил по струнам.

— Льет ли теплый дождь, падает ли снег, я в подъезде против дома твоего стою, — заорал он по-русски густым басом. — Жду, что ты пройдешь, а быть может, нет, стоить мне тебя увидеть, как я счастлив…

Туркополы захихикали, ударяя себя ладонями по коленям. Роджер смеялся, щуря глаза. Улыбалась девушка, сидевшая на мешке в отдалении; даже Ги, стоявший в страже у зубцов, оглянулся, показав ровные белые зубы.

— По ночам в тиши, я пишу стихи… Кто сказал, что пишет каждый в девятнадцать лет?.. — пьяно продолжал Иоаким. — В каждой строчке только точки после буквы «эл»… Ты поймешь конечно все, что я сказать хотел… Сказать хотел и не сумел…

Роджер хохотал, уже не стесняясь. Туркополы повизгивали от восторга. Козма тоже не удержался — прыснул.

— Ты говорил: не понравится! — весело заметил Иоаким, закончив, хотя Козма ничего такого не говорил. — Сейчас еще урежу!

— Только не про ветку, что ветер клонит!.. — попросил Козма. — Не переживут…

Иоаким урезал другое. Он бренчал по струнам совершенно невпопад, закатывал глаза, выкрикивая:

— Я с тоской смотрю на бархан, вглубь песков ушел караван, злой самум заносит пески, Но всегда и везде помни ты…

«Зачем я ему каракаоке дарил?! — вздохнул Козма. — Даже здесь не отдохнуть…»