Дабы на море не возникало никаких помех «Буцентавру» дожа, лагуну уже очистили от больших судов и малых рыбацких лодок. Корабли, облепленные любопытными моряками, жались вдоль причалов. Лодочки — те и вовсе отогнаны прочь из портовой бухты. Наблюдать за древним обрядом обручения с морем венецианцы могли только с суши.
Люди — пешие и конные — все вливались и вливались бесконечными галдящими потоками с узких улочек на переполненную набережную. Скапливались у площадок причалов, давили друг друга, напирали отовсюду, бранились и веселились одновременно. То ли здесь вообще не слышно было недавней пальбы у «Золотого льва», то ли народ уже умел определять на звук, когда немецкие громометы стреляют под боком, а когда — достаточно далеко, чтобы не бояться.
А может, дело и вовсе в другом. Похоже, взбудораженная толпа сегодня на время позабыла страх перед Хранителями Гроба и орденскими братьями. Поначалу венецианцы, правда, старались держаться подальше от эсэсовско-тевтонских ограждений на причале. Однако появление Джакопо Типоло в окружении сенаторов, слуг и гвардейцев привело неуправляемую человеческую массу в состояние буйного помешательства. Пестрое людское море, волновавшееся на берегу моря Адриатического, взвыло восторженно и громогласно.
Тех, кто оказался возле «раумбота», притирали к рогаткам, за которыми выстроилось тевтонское оцепление. Никто, конечно, не порывался лезть или — упаси Боже! — перелезть через ограждения, но никто уже и не шарахался прочь. На орденских рыцарей, на Хранителей Гроба и на их диковинный корабль венецианцы не смотрели. Взоры публики обратились в сторону пышной процессии, раздвигавшей толпу подобно тому, как нос корабля взрезает пенистые воды. Даже крестоносцы братства Святой Марии, даже эсэсовцы Цайткоманды невольно тянули шеи, стараясь получше разглядеть этот парад тщеславия и богатства. Величественное зрелище поглотило всех, без остатка.
Дож Венецианской республики Джакопо Типоло оказался грузным мужчиной с настороженным, птичьим каким-то, лицом. Одет он был в щегольские гетры и с головы до ног упакован в дорогие шелка. Да, к тому же, обвешан блестящими побрякушками, как новогодняя елка. На широком поясе синьора Типоло болтался кинжал в изукрашенных драгоценными каменьями ножнах — скорее декор, нежели серьезное оружие. На голове возвышалась высокая, расшитая золотом шапка. Смотрелась она хоть и богато, но довольно нелепо. Будь этот головной убор из меха, издали его можно было бы принять за папаху.
Праздничные одеяния сенаторов, следовавших позади Главы республики, оказались столь же роскошны и непрактичны. Сенаторов было много, очень много. «А ведь это не все!» — подумалось Бурцеву. Кто-то из членов Большого и Малого Советов, наверняка, уже разделил судьбу Моро-стеклодува. Кого-то после убийства отца Бенедикта арестовали, а кого-то, быть может, даже казнили. Однако парламентарии, пока еще избежавшие террора, пыжились изо всех сил, стараясь продемонстрировать гражданам Венеции свое благополучие — такое эффектное и такое шаткое.
Каждый аристократ — как и дож — шел в сопровождении собственной свиты и охраны. Разумеется, «Буцентавр» не в состоянии вместить такого количества народа. Большая часть венецианской знати останется на берегу. На борт галеры взойдут немногие. Те, кому доверяет дож, и те, кому даже он не сможет отказать в этой чести. Конечно же, тех, кому синьор Типоло доверяет, будет больше, — в этом Бурцев не сомневался. Ну а пока…
Дож шествовал степенно, важно и, вроде бы, даже уверенно. Однако вооруженная стража слишком уж плотной «коробочкой» теснилась вокруг, отделяя синьора Типоло и от восторженных простолюдинов, и от надутых разжиревших сенаторов. Гвардейцев было больше, чем требовалось для выхода в народ. Явно больше — это обстоятельство сразу бросалось в глаза, но для людей непосвященных вполне могло сойти за празднично-невинную демонстрацию силы Венецианской республики. Этакий военный парад в миниатюре…
Возможно, из-за провокационной истории с «заговором» Джакопо Типоло опасался ответных действий местной аристократии. А может быть, старался хоть как-то обезопасить свою персону от проницательных и могущественных союзников, которым нанес предательский удар в спину, организовав убийство отца Бенедикта и бегство важных пленников.
Синьор Типоло всячески избегал смотреть на соседей по причалу. Да и по сторонам тоже. Дож направлялся прямиком к «Буцентавру» с видом человека, жаждущего поскорее пройти смертельно опасные метры и укрыться на борту спасительной галеры от тысяч глаз и рук. И Бурцев вдруг осознал, насколько жалок, насколько несчастен этот пышно разодетый интриган, давно и безнадежно растерявший покой и сон в бесконечной, беспощадной борьбе за власть.
И все-таки, синьор Типоло переборол себя. Не ускорил шаг, хотя, наверное, очень хотелось. Не припустил стремглав по узкому коридору в бушующей толпе. Дож остановился. Величественным и в то же время нарочито небрежным жестом Джакопо Типоло поднял руку. Приветствие предназначалось всем гражданам республики…