Я живо прочесал свой участок до самого озера, и сердце весело забилось у меня. Пострелята не пройдут здесь незамеченными. Широкая просека бежала через лес гладкой травянистой лентой. Даже кустов на ней не было. С небольшого возвышения открывался вид на весь мой участок, исключая крутой берег озера. Кто же, однако, имея перед собой задачу уладить некоторые вопросы, связанные с властью над миром, и желая, несмотря ни на что, пообедать дома (я знал, что у них нет запасов), выберет такой трудный маршрут!
Для успокоения совести я время от времени подбегал к берегу, однако на песчаных оползнях не было видно никаких следов…
Я был настолько уверен, что вот-вот увижу идущую гуськом Пятёрку Сорванцов, что даже Паршивая Лень осмелилась вылезти из-за моей спины и начала уговаривать меня, чтоб я лёг на траву и отдохнул. Я сделал вид, что послушался её, снял даже с шеи лук и нежданно-негаданно угостил им Паршивую Лень. Она убежала, ворча и грозя, что никогда больше ко мне не вернётся.
Проходили часы, отмеченные условным постукиванием. Солнце уже катилось по чубам самых высоких сосен, а потом медленно начало скатываться по ветвям, и снова, как утром, надежда вдруг решила покинуть меня, а беспокойство, точно голодный волк, подкрадывалось всё ближе и ближе, прячась за деревьями.
В три часа я съел остатки хлеба с сыром, взятые из дому. В четыре я уже не мог оставаться на месте и беспрерывно маршировал по просеке с луком в руке и стрелами за поясом. В пять часов, начиная от берега озера, через каждые несколько метров я начал оставлять пионерские знаки, что, как известно, означает: «Беги быстрей!» У меня была уверенность, что Данута не пройдёт спокойно мимо них, её заинтересует, куда ведут эти знаки. Оставляя за собою такие вот следы, я дошёл до папы Андрейки, который, чтобы хоть немного развлечься, собирал в полевую сумку разных жучков. А было их у него уже штук сто; они расползались в разные стороны, удирали, но он хватал их и тут же водружал на прежнее место.
— Андрейка очень любит жучков, — сказал его папа. — Если он ко мне не возвратится, то, может быть, хотя бы за ними-то придёт…
— Так, так… — кивнул я головой. — Наверняка пришёл бы, да только откуда он может знать, что мы здесь?..
И мы оба печально опустили головы.
— Они, наверно, заблудились, — неуверенно высказал я своё предположение.
— Не нравится мне, что был с ними какой-то посторонний тип, — сказал папа Андрейки. — Помнишь? Милиционер говорил: «Странно одетый взрослый элемент…»
— Что же делать? Ждать тут или идти искать?..
— Можно бы пойти, но только я, например, понятия не имею — куда…
— А если кричать, громко звать их?
— Тогда они обойдут нас стороной. Ведь наверняка они боятся. Знают, что переборщили порядком…
— А может быть, ты пальнёшь раза два-три из ружья?
— Верно! Хорошая мысль! Им наверняка станет интересно, кто стреляет…
Ружьё было старое, заряды плохие — каждый раз гильзу разрывало и газы били в лицо. Но отец Андрейки всё же заряжал его снова, на вытянутой руке отодвигал подальше от лица и нажимал на спуск. Раздавался грохот, дробь отскакивала от ствола дерева и, рикошетя, со свистом иголила воздух… Вот сухо треснул обломанный сучок, полетел вниз, а следом за ним — и какая-то птица с широко распахнутыми крыльями.
— Хочешь не хочешь, а ты совершил убийство, — пробурчал я.
Но в эту самую минуту бренные останки жертвы блеснули белым и чёрным оперением, вознеслись на другое дерево и спокойно уселись на нижней ветке молодого дуба.
— Жива! — обрадовался Андрейкин папа.
— Так это же она — Крылатый Вестник Тайны! — воскликнул я.
— Кто?
— Да та самая Сорока, которая печатала на моей машинке.
Мы стояли неподвижно, не спуская с неё глаз. У старой Сороки был крайне измученный вид. Чуть склонив набок голову, она тяжело дышала, широко открыв клюв, и поминутно зажмуривала глаза.
— Прилетела издалека, — шепнул я. — Совсем выдохлась. Силёнок у неё не хватает.
Могу поклясться, что Сорока поняла мои слова. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: письмо, которое она написала вчера в полдень, является лучшим доказательством того, что Сорока знает некоторое количество человечьих слов, только грешит орфографическими ошибками… Она крутнула головой и, сильно взмахивая крыльями, стартовала прямо на нас. Я с беспокойством подумал, что, возможно, у неё есть какие-нибудь претензии к нам и она нас изрядно исклюёт, но нет. Сорока сделала над нами круг, отлетела к пуще и снова села на дерево. Она поглядывала сверху и помахивала хвостом.
— Хочет, чтобы мы шли за ней, — прошептал я.
— А ты уверен, что это та самая?
— Да. У неё лысая голова и такое же самое выражение… клюва.
— Ну, тогда идём!..